Тереза Рэйгэн - Игра за счастье

Голубые глаза Молли прищурились, а плечи напряглись.

— Ты действительно хочешь это знать?

Вокруг них повисла тишина. Никто не сказал ни слова.

Макс перевёл взгляд с Молли на Кари. Выражение его лица было непроницаемым, он мог чувствовать напряжение между ними, но, очевидно, всё ещё не имел никакого понятия, о чём, собственно, шла речь.

— Ты всегда говорила, что я могу тебе доверять, — сказала Молли, произнося слова громко и чётко. Коул перестал переворачивать гамбургеры. Линдси стояла рядом с ним.

— Так и есть, — сказала Кари. — Ты можешь рассказать мне всё. Но здесь и сейчас не самое подходящее время для обсуждения этого вопроса.

Молли упрямо вздёрнула подбородок.

— Я так не считаю. И думаю, что мы как раз находимся в нужном месте и в нужное время. Почему ты просто всё мне не рассказала, мам?

Кари отказывалась обсуждать этот вопрос перед людьми, которых она едва знала.

— Нам пора идти.

— Нет, пока ты не скажешь мне, встречалась ли ты уже когда-то с Максом, до того, как я родилась.

Салли подошла со своим недавно поранившемся ребёнком назад и открыла было рот, чтобы что-то сказать, однако остальные яростными жестами дали ей понять, чтобы она сохраняла тишину. Никто не выглядел более запутанным, чем Макс.

— Да, — ответила Кари, — мы уже встречались до этого.

— Когда?

— Много лет назад.

— Сколько именно прошло лет?

— Почти четырнадцать лет, — подключился к разговору Макс, очевидно, желая помочь. У Кари запылало лицо. Если её дочь хотела излить душу здесь, перед всеми этими незнакомыми людьми, что ж, значит, так тому и быть. Она ни на минуту не прогнётся перед своей тринадцатилетней дочерью.

— Мам, — твёрдо сказала Молли, — скажи мистеру Даттону, о чём ты хотела ему рассказать, но трусость не позволяла сделать этого.

Кари выпрямилась.

— Нет, я не сделаю этого. До тех пор, пока мы не останемся втроём. И к тому же, мне не нравится твой тон. А теперь мы едем домой, и ты будешь оставаться в своей комнате до тех пор, пока не будешь готова извиниться.

— Прекрасно, отвези меня домой. Но не раньше, чем я здесь закончу, — Молли повернулась к Максу и посмотрела на него. — Мистер Даттон, — сказала она, — если бы вы узнали, что у вас есть дочь, вы бы сильно испугались?

Макс нахмурился.

— Сожалею, малышка, я не знаю, что ты хочешь этим сказать.

— Молли, — вмешалась Кари, — остановись сейчас же.

— Вы бы запаниковали? — дрожащим голосом спросила Молли ещё раз. — Если бы вы узнали, что у вас есть дочь, вы побоялись бы брать на себя ответственность... вы прошли бы мимо, сделав вид, что её будто не существует?

Кари посмотрела на Макса.

— Ты не обязан отвечать, — она схватила дочь за руку, но Молли не сдвинулась с места.

Внимание Макса было обращено на Молли.

Девочка ткнула пальцем себе в грудь.

— Я ваша дочь, мистер Даттон.

Сестры Макса ахали и издавали удивлённые звуки.

Миссис Даттон выглядела бледной и слабой, как и её дочери, но это не удивительно.

— Я тоже ничего не знала, — сказала Молли Максу, отвечая на его озадаченное выражение лица, — до тех пор, пока не подслушала разговор мамы и Линдси после вечеринки в боулинге. Если я вам не нравлюсь, и вы не хотите больше меня видеть, я смогу это понять. У меня никогда не было отца, так что я не знаю, что должна сказать, кроме того, что рада, что познакомилась с вами. И рада, что, наконец, узнала, кто мой отец, — она сделала паузу, чтобы сделать глубокий вдох. — Я всегда спрашивала себя, почему у меня нет маминых волос или её зелёных глаз. И всегда задавалась вопросом, такие же ли у моего отца синие глаза, как у меня. Забавный ли он или умеет красиво петь.

— Он не может удержать ни тона, — сказала Бреанна. Джилл толкнула её рукой, заставляя замолчать, чтобы Молли смогла закончить.

Девочка стерла слезу со щеки.

— Я сожалею о том, как вела себя сегодня, что вывалила на вас всё это и испортила семейный праздник. Но было приятно снова встретиться с вами… и вашей семьёй.

Молли схватила фотографию, которая всё ещё оставалась у Бреанны в руке, фотографии её и Макса в боулинг центре. Затем с дрожащими губами протянула еёДаттону.

Кари замерла. Она была сердита на свою дочь, однако, больше всего, злилась на себя за то, что вообще позволила этому случиться.

***

Макс взял фотографию и внимательно на неё посмотрел, затем перевёл взгляд на Кари, ожидая подтверждения. Но она не была столь же храброй, как дочь. Женщина стыдливо опустила глаза в пол.

Макс не знал, что ему следовало сказать или сделать. Внезапно, он почувствовал себя глупо и бестолково. Даттон посмотрел на фотографию и изучал её так хорошо, как только было возможно при данных обстоятельствах. Это было самое удивительное, что он когда-либо видел: те же самые тёмные волосы и синие глаза, те же самые губы, тот же самый нос. Не могло быть никаких сомнений в том, что они были отцом и дочерью.

— Я знаю, что это, должно быть, шок для вас, — сказала Молли тоном уже не той девочки, которую он встретил в боулинг центре.

Все его сестры кивнули в знак согласия.

Кари не хватало мужества, посмотреть ему в глаза, и Макс не имел никакого понятия, что делать со всем этим. Пять минут назад он не желал ничего более, чем взять её в свои объятия и поцеловать глубоко и страстно перед всей своей семьей. Даттон хотел показать всем, что он испытывал к женщине, которую любил в течение более десяти лет – его девушке мечты.

Но теперь всё приобрело смысл. Сейчас Макс стал понимать, почему она снова и снова отталкивала его. Кари была права… он совсем не знал её.

Молли снова вытерла слёзы со своего лица, и когда Макс посмотрел ей в глаза, она сказала:

— Мама рассказывала, что ей пришлось промучиться пятнадцать часов, прежде чем я появилась на свет. Врачи уже приняли решение делать экстренное кесарево, но именно тогда я, наверное, и решила родиться. Тетя Линдси всегда утверждала, что я появилась на свет с яйцеобразной головой, что не являлось особенно красивым, — Молли не естественно рассмеялась, что заставило его желудок сжаться. Он приложил все свои усилия, чтобы казаться сильным, и всё же, не имел никакого понятия, что должен сказать.

— Как вы уже знаете, я родилась в июне. Я неисправимый сорванец и не являюсь самой популярной девочкой в школе. Но умею сворачивать язык трубочкой и я левша. Моё любимое мороженое – мятное с шоколадной крошкой. У большинства моих подружек уже началась менструация, но у меня её пока нет.

Его сестры начали перешептываться и, кажется, сошлись во мнении, что их первые критические дни начались в тринадцать или четырнадцать лет.

Макс через плечо бросил на своих сестер грозный взгляд, что заставило их всех замолчать.