Холден Ким - Гас (ЛП)

— Отвали, чувак. Знаю, ты всегда мечтал об этом, но я не для тебя.

Он смеется и радостно хлопает в ладоши. Чувство юмора — это то, что я больше всего люблю в Франко. Он знает, когда нужно пошутить. И всегда делает это вовремя.

К моему удивлению, нанесение татуировки ощущается скорее как раздражение, чем настоящая физическая боль. Если бы я мог отвлечь мозг от того, что игла непрерывно пронзает мою кожу, это было бы почти сносно. Почти!

— Ты в порядке? — спрашивает Джулиан. — Устроим перерыв? Мы уже закончили половину работы.

Я качаю головой, так и не открывая глаз.

— Просто продолжай. Остановка сделает все только хуже.

— Вау, даже и не думал, что когда-нибудь увижу это. — К нашей небольшой вечеринке присоединяется кто-то еще.

— Что за хрень? Я думал, что вход только по приглашениям, — возмущаюсь я из-под закрытых век.

— Франко прислал нам сообщение. Мы должны были прийти, чтобы увидеть это своими собственными глазами, — отвечает Джейми

Приоткрываю один глаз и смотрю на него и Робби, вынужденных стоять в дверном проеме, потому что в небольшой комнате нет места для еще одного тела.

— Увидел, идиот?

Пытаюсь сконцентрироваться на дыхании, но мне настолько хочется курить, что я уже не могу этого игнорировать. Мне нужно успокоиться. Моему мозгу нужно успокоиться. Да и игла, без остановки протыкающая кожу вызывает уже не раздражение, а боль.

— Мне нужна сигарета, — напряженно говорю я. Я не собираюсь вылезать из этого кресла до тех пор, пока мы не закончим, но выраженное вслух признание желания, кажется, немного успокаивает его. Делает его переносимым.

— Ты отлично справляешься, здоровяк. Еще несколько минут и я пойду с тобой покурить, — смеется Джулиан.

— Заметано, — произношу я сквозь сжатые зубы.

Когда жужжание аппарата стихает, я понимаю, что мы закончили. Открываю глаза, и у меня сжимается горло, когда я вижу ее слова на моей руке.

Ее слова.

Живи по полной.

Черт, я любил эту девушку и все, что с ней связано.

— Это круто, тупица. — раздается голос Франко. Он говорит искренне.

Они все склоняются надо мной, чтобы рассмотреть татуировку поближе.

Моя кожа покраснела и раздражена, но татуировка — двадцать на два сантиметра — выглядит прекрасно.

— Да ты просто Пикассо, Джулиан. Спасибо.

— Рад, что тебе понравилось, здоровяк, — ухмыляется он. У них с Франко одинаковые ухмылки. Джулиан явно горд своей работой.

Когда я встаю, мое место занимает Джейми.

— Я следующий. Такое же тату, — решительно говорит он. У Джейми уже есть несколько татуировок на спине, но его руки — чисты.

— И мне, — хором произносят Франко и Робби.

Я осматриваю своих напарников.

— Уверены?

Они все с самым серьезным видом кивают. Наша группа. Наше братство.

— Помнишь, это было в списке Кейти. Живите по полной. Она обращалась к "Rook". Мы все должны набить это тату. А какой день подходит для этого лучше, чем ее день рождения?

— Ты помнил, что сегодня ее день рождения? — прищурившись, спрашиваю я.

— Конечно, — отвечает он.

Джейми самый простодушный из нас. Он... хороший. Конечно же, он помнил.

Парни снова все вместе кивают. Они все помнили. Я смотрю на Джулиана.

— У тебя есть планы на оставшийся день? Можешь это сделать? Я заплачу за всех. В двойном размере, раз уж у тебя выходной.

— Пойдем, покурим, а потом сразу же приступим.

Джулиан претворяет нашу просьбу в жизнь. Из салона мы выходим с одинаковыми татуировками. Хотя та, что у Франко, получилась немного меньше.

Джулиан набил ее на запястье, там, где заканчивается рукав рубашки, потому как другого свободного места у него на руке не было.

На улице я останавливаюсь посреди тротуара. Закат. Он, как пламя, освещает небо.

Яркий.

Прекрасный.

Оранжевый.

Четверо парней молча останавливаются рядом. Они знают, как она любила наблюдать за закатом.

Когда солнце, наконец, опускается и все погружается в темноту, у меня на лице появляется широкая улыбка. Опти определенно позаботилась о сегодняшнем дне.

— Вот это — моя девочка.

Вторник, 31 октября (Скаут)

Мы с Одри едем с работы домой. Последние несколько дней она кажется очень тихой. Я не люблю совать нос в чужие дела, но это как-то на нее не похоже. В ее глазах явно читается грусть.

Мне не нравится находиться в такой атмосфере, потому что она вызывает во мне все те эмоции, которые я пытаюсь в себе подавить. Вообще, я хорошо скрываю чувства. Могу насильно затолкать плохие эмоции под подошвы ботинок и топтаться по ним до тех пор, пока они не превратятся в пыль под ногами. А вот с хорошими эмоциями бывает справиться сложнее. Я живу в мире компромиссов — стойкая и бесчувственная большую часть времени. Потому что так проще.

Когда мы добираемся до дома, Густов уже ждет Одри на улице. Он курит, но как только она выходит из машины, отбрасывает сигарету и обнимает ее. Они не произносят ни слова. Просто крепко цепляются друг за друга. Их объятия — это мирок любви и уюта. Никогда еще не видела подобных отношений между родителем и ребенком. Тут есть взаимное уважение, восхищение, привязанность и любовь, среди которых поначалу я чувствовала себя неудобно. Все это казалось мне напускным. Дети и родители не могут так дружить. Но эти двое могут. То, как они относятся друг к другу и поддерживают — это прекрасно. Самые близкие отношения у меня были с тетей Джейн и Пакстоном. Я знаю, что Джейн по-своему любит меня, а я люблю ее. Но это все совершенно не так. С Пакстоном? Мы любим друг друга как брат и сестра, но нельзя ожидать эмоциональной поддержки от семнадцатилетнего парня. Да и я не стану взваливать на него такую ношу. Поэтому, большую часть времени справляюсь со всем сама.

Захожу в дом, оставляя Одри и Густова наедине.

В своей комнате я внезапно начинаю чувствовать себя как в ловушке. Как будто я потеряна. И каждая эмоция, которую я втаптывала все последние девять месяцев, начинает возрождаться вновь. Она нарастает и нарастает, и вот я уже плачу, сама не понимаю почему. Не хочу реветь. Неожиданно в голове мелькает образ Майкла. Не хочу, чтобы он имел надо мной власть. Я просто хочу переболеть им. Но не могу. Я отдала ему все, что у меня было. Все, чего у меня теперь нет. На этом месте осталась пустота. Я стала дефективной. Пульс в голове стучит со скоростью миллион миль в минуту, а тревожность начинает набирать обороты. Может, душ меня немного успокоит. Я всегда принимаю душ утром, после пробежки, но сейчас мне хочется немного пожалеть себя. Струи горячей воды бьют меня по коже. Я представляю, что они вымывают из меня все плохое: потери, обиды и горечь. Секс с Майклом, который произошел между нами несколько дней назад, вытащил на поверхность все мерзости. И любовь. Чертов Майкл. Я любила его. И тогда это что-то значило. По крайней мере, для меня. Поначалу, секс был чем-то большим, чем просто половой акт. Это было обязательство. Декларация любви. Но потом, все превратилось в простой трах, в котором не было ничего, кроме чистого желания и отвращения к самой себе. В то время, я пыталась убедить себя, что я не плохой человек. Но теперь, осознавая реальность, начинаю ненавидеть себя. Сожалеть о том, что сделала. Грань между сексом и любовью, плохим и хорошим была стерта. И я ненавижу себя именно за это.