Ольга Лексевна - Галерея чувств (СИ)

— Сейчас, — требовательно прошептала я. Мы двинулись к скамейке, стоящей у подъезда, ни на секунду не отрываясь друг от друга. Рывком Максим усаживает меня верхом на себя, забравшись одной рукой мне под платье, которое благодаря широкой юбке, ловко могло скрывать все, что творится между нашими телами, а пышные деревья вокруг легко могли скрыть нас самих от загулявшихся допоздна зевак.

— Мокрая, — со стоном выдохнул Макс, как только проник в мои трусики, едва касаясь клитора.

— Всегда. Для тебя, — я двигаю бедрами, желая усилить трение. Руки тянутся под юбку, чтобы добраться до его брюк, расстегнуть молнию и прикоснуться к его уже твердому, готовому вырваться наружу члену. Я такая жадная до него, такая нетерпеливая! Писк открывающегося домофона заставляет меня вздрогнуть, и я резко прекращаю движения. Я вся взмокла с распахнутыми от ужаса глазами, что нас почти застали за занятием сексом прямо на улице, смотрю на хищную улыбку Макса.

— Смотри на меня, — шепчет он, понимая мое смятение, — можешь не двигаться, я все сделаю сам.

И его пальцы закружили во мне, надавливая и потирая, глубоко проникая внутрь, заставляя сжиматься вокруг них. Я едва сдерживала себя, чтобы не начать скакать прямо на ловких пальцах. Боковым зрением вижу силуэт человека, стоящего у подъезда. Мне нужно быть тихой, осторожной, но я не могу. С отчаянием я впиваюсь в шею Максима, подавляя в укусе свой стон. Я вся дрожу и молюсь, чтобы этого не заметил незнакомец. Блеснув фарами в темноте, у подъезда остановилась машина. Мой разум, все еще способный воспринимать звуки, творящиеся вокруг, помогает понять, что незнакомый человек направился к машине и, громко хлопнув дверью, уезжает. И я позволяю себе, наконец, застонать, откинув голову назад. Мои бедра задвигались в бешеном танце, желая получить все наслаждение до конца. Вспышка! И я рассыпаюсь, растекаюсь вокруг Максима, утратив последние остатки разума.

Эпилог

Раньше я боялась подпускать к себе людей слишком близко. Так часто они приносили мне разочарование. И только Максиму удалось пробить брешь в этой стене отчуждения, а затем и разломить ее окончательно. Нет, я не стала до конца открытой и доверчивой, но я поверила, что иногда люди, в самом деле, хотят меня понять, услышать мои истинные мысли. Я смогла так много сделать за эти месяцы, что просто удивительно. Стала более терпимой, перестала переживать за прошлое и легче стала смотреть в будущее. И все это, благодаря встрече с ним. Уверена, скажи я ему об этом, Максим возразил бы мне. Он сказал бы, что в этом целиком только моя заслуга. Но я так не считаю. Он многое дал мне, помимо своей любви и заботы. Но я рада, что тоже многое смогла ему дать. Он поверил в то, что его любят, искренне, без осуждений и сомнений. Каждый раз, когда я думаю о том, как этот сильный, такой смелый мужчина, вдруг стал таким неуверенным в себе, напуганным только от одной мысли потерять меня, мое сердце болезненно сжимается. Он тот человек, который сумел пройти через ад, еще когда был ребенком, и смог выжить. Максим не позволил тяготам судьбы поставить себя на колени, сделать из себя нелюдимого монстра, каким мог бы стать, видя перед собой наглядный пример отца. Он был прекрасным, любящим, но глубоко израненным в душе человеком. Его сила духа всегда будет вдохновлять меня. Единственной его слабой стороной оказалась я. Будь он чуточку слабее или неуверенней, я бы его потеряла. Максим мог закрыться от меня, только от одного страха увидеть осуждение в моих глазах. Признаться по совести, прошлая я так бы и поступила. Да, я знала, что поделиться со мной подобным прошлым, как самоудовлетворение во время звуков секса из родительской спальни, были для него равносильны признанием своей слабости. Но то, что он потакал своим желаниям, не отвернуло меня от него, скорее наоборот. Я счастлива, что он потом смог найти в странном занятии наблюдения за женщинами крупицу спокойствия. Но как любой другой человек, влюбленный без меры, на меня порой накатывало чувство жгучей ревности:

— Максим, та картина, возле которой мы познакомились. Она была написана с натуры?

— Нет, — Максим, крепко сжимавший мою руку, непонимающе посмотрел на меня. — Скорее собирательный образ. Почему ты вдруг спросила?

Стало неловко признаваться в своем стремлении выведать, кого Максим изображал на своих холстах до меня.

— Мне стало интересно, как много женщин ты изображал до меня.

— Живых, реальных ни одну.

— Правда? — стало тепло от его слов, и я крепче сжала его руку.

— Я сначала делаю эскизы, выбираю, что особенно приглянулось, затронуло: фигуру, волосы, движения. Затем получается единый образ, и я его воплощаю.

Щеки вспыхнули, я была так счастлива знать, что первым реальным человеком, которого изобразил Макс, была я.

— А куда мы идем? — спросила я, делая вид, что, в самом деле, в вопросе не было никакого скрытого интереса. Максим усмехнулся, казалось, он снова все понял. Интересно, он когда-нибудь перестанет так на меня действовать?

— Скоро увидишь, мы почти пришли.

— Было бы хорошо, — вздохнула я. Мне было приятно идти с Максимом за руку, но мы прошли уже так много, вышли за пределы набережной, на которую вместе приехали, и теперь взбирались на гору, и мои ноги уже совсем устали от непривычной долгой ходьбы. Максим вывел меня за поворот между деревьев и остановился.

— Пришли.

Мы оказались на вершине высокой горы, а прямо под ней простиралась длинная река. Оказавшись почти у самого обрыва, у меня захватило дух. Это был самый прекрасный вид, которой я когда — либо видела. Должно быть, мы обогнули весь пляж, чтобы оказаться здесь.

— Как ты нашел это место? Оно изумительно!

Я вглядывалась в темноту сгущающихся сумерек на набережную нашего города и видела яркие огоньки вдалеке, которые казались такими маленькими, словно волшебные разноцветные светлячки.

— Когда то у меня было много времени, чтобы исследовать все эти места.

— Оно чудесно! — я повернулась к нему, прижавшись к твердой груди. — Спасибо.

Мы постояли еще несколько минут у обрыва, любуясь очарованием тихой темноты, а затем Максим потянул меня в сторону.

— Это еще не все.

Пройдя несколько шагов, мы оказались на удобной полянке, на которой кто — то бережно расстелил мягкое покрывало. Рядом с ним стояли незажженные свечи в огромных стеклянных бокалах. Максим опустился на колени и зажег каждую из них.

— Как ты это все успел, когда? — я была поражена, обескуражена и безумно счастлива.

— Хотелось сделать тебе приятно, — Максим был немного смущен, и только человек, так хорошо знающий его как я, мог это увидеть. Для остальных он мог казаться абсолютно невозмутимым и спокойным.