Таррин Фишер - Вор (ЛП)

Я наблюдаю за тем, как она неторопливо убирает прядь волос за ухо. Для непосвященного взгляда, это обычный женский жест, но я вижу, как ее запястье дрожит. Она взволнована.

Я улыбаюсь. Улыбка спадает с моего лица, когда судья зачитывает: «Невиновен в связи с невменяемостью». Господи, она это сделала. Я запускаю пальцы в волосы. Не знаю, хочу ли образумить её или поздравить. В удивлении вскинув брови, она откидывается в кресле. Все спешат обнять её и похлопать по спине. Её волосы еще сильнее выбиваются из прически, пока она принимает поздравления. Добсон будет отправлен в больницу для душевнобольных вместо федеральной тюрьмы. Я жду, когда она обнимет его, но она держит дистанцию, послав в его адрес натянутую улыбку. Камера переключается на прокурора; он в ярости. Все в ярости. Она наживает себе врагов — такая уж у неё особенность. Мне хочется защитить её, но она не моя. Надеюсь, Ной справится с этой задачей.

Я хватаю ключи и выхожу на пробежку. Воздух влажный; он пульсирует, отвлекая меня от своих мыслей. Вспотев, едва только выйдя из дома, я сразу поворачиваю налево, направляясь к пляжу. Час пик. На дорогах пробки. Я перебегаю дорогу перед капотами машин, не обращая внимания на возбужденные взгляды, которые провожают меня на всем пути следования. «Мерседесы», «БМВ», «Ауди» — люди, живущие в моем районе, не ограничены в финансах. Во время бега мне становится лучше. Моя квартира находится в миле от пляжа. Нужно пересечь два канала, чтобы попасть туда. Я бросаю свой взгляд на пришвартованные яхты, с трудом успевая увернуться от пары надвигающихся колясок, и вспоминаю о своей лодке. Уже много времени прошло с тех пор, когда я в последний раз работал над ней. Возможно, провести день на лодке — это как раз то, что мне сейчас нужно. Достигнув воды, я резко сворачиваю налево и бегу вдоль берега. Здесь я справляюсь со своей яростью.

Я бегу до тех пор, пока не становится трудно продолжать движение, и тогда я сажусь на песок, тяжело дыша. Нужно взять себя в руки. Если я и дальше буду погружаться в водоворот мыслей, то никогда не смогу уже из него выбраться. Вытащив телефон из кармана, я нажимаю клавишу вызова. Моя мать отвечает, тяжело дыша, словно только что занималась на своем эллиптическом тренажёре. Мы соблюдаем определенные тонкости в общении. Не важно, что происходит и каким отчаянным будет мой голос, моя мать всегда вежливо спросит, как я, а затем коротко расскажет о своих розах. Я жду, пока она закончит, а потом говорю более сдавленным голосом, чем собирался:

— Я планирую согласиться на работу в Лондоне.

С минуту длится шокированное молчание, а затем она отвечает. Ее голос звучит чрезмерно счастливо.

— Калеб, это верное решение. Слава Богу, тебе снова сделали это предложение. Отказавшись в прошлый раз от такой возможности ради той девчонки, ты совершил ошиб….

Я перебиваю её, сказав, что перезвоню ей завтра после разговора с лондонским офисом. Бросив последний взгляд на океан, я возвращаюсь домой. Завтра я уезжаю в Лондон.

Но этого не происходит.

Я просыпаюсь от стука. Поначалу, мне кажется, что в моем доме ведется ремонт. В квартире №760 переделывают кухню. Я прячу голову под подушку, но даже это не может заглушить звук. Ругаясь, я отшвыриваю подушку в сторону. Стук раздается где-то поблизости. Я перекатываюсь на спину и начинаю прислушиваться. Комната начинает вращаться вокруг своей оси. Слишком много виски. Опять. Стук исходит со стороны входной двери. Свесив ноги с кровати, я поднимаю с пола и надеваю серые пижамные штаны, после чего встаю и прохожу через гостиную, раскидывая в стороны обувь и груды одежды, которые накопились за неделю. Я распахиваю дверь, и все замирает. Дыхание... сердцебиение... мысли.

Пока мы оцениваем друг друга взглядом, никто из нас не произносит ни слова. Потом она отталкивает меня в сторону и начинает ходить по моей гостиной, словно её появление здесь — самая естественная вещь на свете. Я все ещё стою у открытой двери, в замешательстве наблюдая за ней, когда она поворачивается ко мне. Мне требуется около минуты, чтобы начать разговор и осознать, что это происходит на самом деле. Я слышу, как в квартире надо мной что-то сверлят. Вижу птицу, пролетающую по небу прямо за моим окном, но говорю себе, что из-за её появления все мои чувства обманывают меня. Она не может находиться здесь, только не после всех этих лет.

— Что ты здесь делаешь, Герцогиня?

Я впитываю её в себя, поглощаю. Она выглядит слегка маниакальной. Её волосы заплетены в косу, которая спускается вниз по спине, но некоторые пряди выбились, обрамляя её лицо. Ее подведенные тенями глаза переполнены эмоциями. Я никогда прежде не видел, чтобы она так красилась. Она широко разводит руки; жест недовольства. Я готовлюсь к потоку ругательств с ее стороны, которые обычно сопровождают её злость.

— Что? Ты больше не убираешься?

Не совсем то, чего я ожидал. Захлопываю ногой дверь и провожу рукой по шее. Я не брился уже три дня, и все, что на мне сейчас надето, это лишь пижамные штаны. Моя квартира напоминает общежитие колледжа.

Я скромно пробираюсь к дивану, словно это не моя гостиная, и сажусь. Мне не комфортно. Я сижу и наблюдаю за её походкой.

Внезапно, она останавливается.

— Я выпустила его, вытащила этого чертова психопата! — произнося последнее слово, она ударяет кулаком по своей раскрытой ладони. Коснувшись ногой пустой бутылки виски, она толкает её в сторону. Бутылка катится по деревянному полу, пока не исчезает под столом.

— Что, черт побери, с тобой происходит? — спрашивает она, оглядываясь вокруг.

Я облокачиваюсь на спинку и обхватываю шею руками, пытаясь оценить ее глазами весь масштаб бедствия, творящегося в моей квартире.

— Надо было думать об этом, прежде чем браться за это дело.

Она выглядит так, словно вот-вот меня ударит. Её взгляд скользит по моим волосам, затем спускается к бороде, немного задерживается на груди и снова возвращается к лицу. Внезапно, она отрезвляется. Я вижу, как осознание того, что она пришла сюда, хотя ей и не следовало этого делать, заполняет её глаза. Мы начинаем двигаться одновременно. Она несется к двери; я вскакиваю и блокирую её.

Она сохраняет дистанцию, прикусив нижнюю губу. Подведенные глаза теряют уверенность.

— Твой ход, — говорю я.

Я вижу комок, застрявший в её горле, пока она пытается проглотить свои мысли и наши десять лет.

— Хорошо... хорошо! — наконец, произносит она, после чего обходит диван и садится в кресло. Мы начинаем нашу обычную игру в кошки-мышки. Мне комфортно в такой обстановке.

Я сажусь на диван и выжидающе смотрю на неё. Большим пальцем она вращает свое обручальное кольцо. Она замечает, что я наблюдаю за ней, и останавливается. Я практически смеюсь, когда она съезжает к подножию кресла и откидывается назад.