Колин Маккалоу - Прикосновение

— Прошу прощения, мэм, не хотите ли освежиться с дороги? — осведомилась миссис Саммерс и повела Элизабет в прекрасно оборудованную уборную.

Еще никогда в жизни Элизабет никому не была так благодарна, как экономке за это приглашение: подобно всем воспитанным женщинам той эпохи, ей порой часами приходилось ждать возможности опорожнить мочевой пузырь, поэтому в пути она не осмеливалась сделать ни единого лишнего глотка воды. Жажда приводила к обезвоживанию, моча застаивалась в мочевом пузыре, в почках образовывались камни; женщины часто умирали от водянки.

После нескольких чашек чаю с сандвичами и восхитительным маковым кексом Элизабет улеглась в постель — настолько усталая, что даже не заметила, как выглядит ее спальня.

— Элизабет, если комнаты тебе не по душе, непременно скажи, что тебя не устраивает, — попросил Александр за завтраком в самой чудесной столовой, какую когда-либо видела Элизабет. Окна и крышу комнаты заменяли гигантские листы стекла в тонких рамах из белой стали; столовая больше напоминала джунгли — столько в ней было высоких пальм и раскидистых папоротников в кадках.

— Мои комнаты мне очень нравятся, а эта столовая — еще больше.

— Это зимний сад. В холодном климате в таких помещениях зимой оберегают от мороза тропические растения.

Александр вновь облачился в «кожанку», как мысленно назвала Элизабет его одежду; шляпу он положил на свободный стул.

— Вы куда-то собрались?

— Я же дома. Здесь мы будем видеться разве что по вечерам. Миссис Саммерс покажет тебе дом. Подумай и скажи, что бы ты хотела в нем переделать по своему вкусу. Этот дом скорее твой, чем мой, — в отличие от меня ты почти всегда будешь дома. Ты, кажется, не играешь на пианино?

— Нет. Мы не могли позволить себе иметь инструмент.

— Значит, я найму тебе учителя. Музыка — моя страсть, ты должна научиться хорошо играть. Ты поешь?

— Могу напеть мелодию.

— Пока я ищу учителя музыки, тебе придется коротать время за чтением и упражняться в письме. — Он наклонился, небрежно скользнул губами по ее щеке, нахлобучил шляпу и удалился, громко призывая свою верную тень — Саммерса.

Миссис Саммерс предложила «мэм» показать дом. Элизабет не ожидала от этого осмотра никаких сюрпризов; как она и предвидела, каждая комната была отделана роскошно, в стиле сиднейского отеля, о нем напоминала даже грандиозная лестница. В просторной гостиной, помимо рояля, стояла арфа.

— Настройщика привезли из самого Сиднея, как только рояль поставили на место. Ох уж этот мне рояль! Его не позволяют подвинуть даже на волосок, чтобы протереть под ножками, — проворчала миссис Саммерс.

Библиотека явно была любимым уголком Александра: в отличие от других комнат она имела обжитой вид. Между книжными шкафами из темного дуба стояли мягкие кресла, обитые темно-зеленой кожей; в убранстве преобладала шотландка цветов Мюрреев — обои на стенах, портьеры, ковер. Но почему Мюрреев? Почему не Драммондов? Элизабет считала шотландку Драммондов очень красивой: на ярко-красные квадраты ее делили многочисленные зеленые и темно-синие линии. А Мюрреи испокон веков носили тускло-зеленый тартан, разделенный на клетки тонкими красными и темно-синими линиями. Ее муж питает несомненное пристрастие к почти вызывающей роскоши, так почему он отдал предпочтение приглушенным цветам Мюрреев?

— Пятнадцать тысяч томов, — благоговейно объявила миссис Саммерс. — У мистера Кинросса найдется любая книга, какая только есть на свете. — Она фыркнула. — Кроме Библии. Говорит, что все это враки. Нечестивец, безбожник! Но мистер Саммерс служит у него с тех пор, как они оба плавали на каком-то корабле, и потому и слышать не желает о расчете. Да и я привыкла быть здесь экономкой. Дом достроили месяца два назад. А раньше я вела хозяйство у мистера Саммерса.

— У вас с мистером Саммерсом есть дети? — спросила Элизабет.

— Нет, — коротко отозвалась миссис Саммерс. Она выпрямилась и оправила безукоризненно чистый накрахмаленный белый передник. — Надеюсь, мэм, вы будете мной довольны.

— Ну разумеется, — тепло подхватила Элизабет и широко улыбнулась. — Если раньше вы вели хозяйство у мистера Саммерса, где же жил мистер Кинросс, пока строился его дом?

Миссис Саммерс заморгала, неловко переминаясь на месте.

— В отеле «Кинросс», мэм. Весьма комфортабельное заведение.

— Значит, отель принадлежит ему?

На этот вопрос миссис Саммерс ответила кратким «нет», и как Элизабет ни допытывалась, наотрез отказалась от дальнейших объяснений.

Побывав в кухне, кладовой, винном погребе и прачечной, хозяйка Кинросс-Хауса обнаружила, что все остальные слуги в доме — китайцы. Они кивали, улыбались и кланялись ей.

— Мужчины? — ужаснулась она. — Значит, они будут убирать у меня в комнатах, стирать и гладить одежду? Тогда за своим нижним бельем я буду следить сама.

— Напрасно вы делаете из мухи слона, мэм, — невозмутимо заявила миссис Саммерс. — Эти язычники с младых ногтей зарабатывают себе на хлеб стиркой. Мистер Кинросс говорит, что они отлично стирают потому, что привыкли иметь дело с шелком. А то, что они мужчины… ну и что! Ведь не белые же! Просто язычники-китайцы.

Вскоре после ленча прибыла горничная Элизабет — китаянка, показавшаяся ее хозяйке изумительной красавицей. Хрупкая, гибкая, с губами, похожими на бутон цветка. Прежде Элизабет никогда не видела китайцев, но что-то ей подсказывало, что в жилах новой знакомой течет не только азиатская, но и европейская кровь. Ее миндалевидные глаза были большими, широко открытыми, с тонкими веками. Девушка носила черные шелковые шаровары и куртку, а густые и прямые иссиня-черные волосы заплетала в традиционную косу.

— Буду очень рада служить вам, мэм. Меня зовут Яшма, — произнесла девушка, молитвенно сложив ладони у груди и робко улыбаясь.

— А ты чисто говоришь по-английски, — заметила Элизабет, которая за последние месяцы наслушалась самых разных выговоров, — не подозревая, что ее собственный шотландский акцент многие слушатели вообще не понимают. Яшма говорила, как выходцы из колоний: на смеси кокни из Восточного Лондона с североанглийским, ирландским и местным, австралийским, акцентом.

— Мой отец покинул Китай двадцать три года назад и встретился с мамой — она у меня ирландка. А я родилась на золотых приисках Балларата, мэм. С тех пор мы кочевали по рудникам, пока папа не влюбился в мисс Руби и не решил, что хватит с него странствий. Мама сбежала с солдатом викторианской армии, когда родилась Пиони. Папа говорит, что рыбак рыбака видит издалека. А я думаю, она устала рожать девочек. Нас в семье семь.

Элизабет мучительно пыталась придумать что-нибудь утешительное.