Франклин Во - Смешение карт: воспоминания о разрушительной любви

Я был смущён и немного сердит. Я хотел сказать, что конференция MacWorld совершенно не подходит для поиска изголодавшихся по сексу супермоделей с миллионами в карманах. Я хотел указать на то, что я вложил столько лет в свои отношения с Целести и принял все ограничения, которые она выдвинула, и на то, что я ежедневно проводил часы, разговаривая с Элейн. В конце концов, то, что в четыре часа утра я разговаривал с ними по телефону, в то время как каждая частица моего организма умоляла меня пойти лечь спать, всё это подтверждало то, как сильно я был привержен отношениям с ними. Но, реалистичные или нет, их страхи были настоящими, а я любил их. Поэтому я разговаривал с ними, уверял в том, что после окончания конференции я вернусь домой и не собираюсь их покидать.

Я жаждал понимания больше, чем чего-либо другого. Ни Целести, ни Элейн не могли понять: почему я немоногамен. В каком-то смысле они считали, что это связано с ними, что они недостаточно хороши, что у каждой у них есть какие-то фатальные недостатки, которые вынуждают меня искать общения с другими. Думаю, что Целести придерживалась этой точки зрения на всём протяжении наших отношений. Элейн стала своего рода резонатором для её неуверенности, и страхи переотражались туда и обратно, обретая всё большую силу. Похоже было совершенно невозможно что опровергнуть мнениер что я ищу им замену.

Я чувствовал, что мне не доверяют. Я чувствовал, что меня не слышат. Я чувствовал, что они не понимают меня. Мы преодолели эту конкретную проблему, но у меня надолго осталось чувство, что две женщины, которых я так люблю, похоже, не видят и не слышат меня.

В июле того года Элейн прилетела из Калифорнии навестить нас. Январские проблемы на MacWorld казались забытыми. Я позвал Марианну увидеться с нею. Я немного нервничал, так как Элейн всегда чувствовала себя уязвлённой моими отношениями с Марианной, но они мгновенно поладили. Не прошло и трёх дней, как они начали вести себя как лучшие подруги с детства.

Однако, про Элейн и Целести этого было сказать нельзя. Совершенно. Элейн относилась к Целести с подозрением, а Целести «защищала свою территорию». Обе они выглядели настороженными, кружащими вокруг друг друга, как бойцы на арене перед схваткой.

Я же был позитивен и легкомыслененн. Это был первый раз, когда три моих любимых женщины собрались в одном месте в одно время. (Я хотел собрать в одно место всех , кого любил и пригласил Беллу заехать к нам во время визита Элейн. Она заинтересовалась, но утрясти время не удалось.) Несмотря на напряжение между Целести и Элейн, я был настроен приподнято и оптимистично. Я чувствовал удовлетворение и спокойствие.

Но оно не продлилось долго.

18 сентября 2002-го Целести наложила вето на Элейн. Я до сих пор не понимаю, что именно привело к этому. Целести решила, что мои отношения с Элейн должны закончиться. «Я накладываю на неё вето. Я хочу, чтоб ты прямо сейчас позвонил ей и сказал, что всё кончено» — сказала она. Не было никакого обсуждения, никакого пространства для дискуссии.

Ни одна из наших теоретически-академических дискуссий о праве вето не подготовила меня к реальности. Когда вето случилось в действительности, оно оказалось выворачивающим кишки. Моё сердце было разбито. Казалось, что Целести вырвала его из моей груди. Мне было сказано… приказано прекратить отношения с женщиной, которую я любил. Это непросто даже в самой наилучшей ситуации. Но непонимание причин сделало всё это ещё хуже.

Целести сказала: «У нас есть договорённость. Ты согласился с тем, что я могу наложить вето на любые отношения, независимо от того, есть ли у меня причина. Я накладываю вето на эти.»

К тому моменту, мы с Элейн были вместе больше трёх лет. Но это не имело значения. Значение имела только Целести и её вето, а также необходимость сказать Элейн о том, что всё кончено. «У меня есть кольцо, чтоб повелевать ими всеми», — говорила она. «Я твоя жена. Только наши отношения имеют значение. Все твои остальные отношения вторичны.»

Я не знал, что сказать. Наши правила не оставляли мне возможности ответа. Возражения были невозможны, и я не мог сделать ничего кроме того, чтоб подчиниться.

Я так и сделал. Я позвонил Элейн и сказал, что всё кончено. Она была так же шокирована, как и я. Она спросила: «Почему?» Она, всхлипывая, продолжила: «Что я сделала не так? Я выполняла правила! Я делала всё, так как ты говорил! Я делала всё, как говорила Целести! Я не понимаю, что произошло. Почему на меня наложено вето?»

«Не знаю. Она не сказала мне», — честно ответил я.

Элейн продолжала задавать вопросы: «Ты позволяешь одной из тех, кого любишь, приказывать тебе разорвать отношения с другой любимой? Это справедливо? Какое это имеет отношение к тому, кто полюбил тебя раньше? Если бы ты сначала встретил меня, и только потом познакомился с Целести, это было бы нормально, если бы я наложила вето на твои отношения с ней только потому, что мы встретились раньше? Почему это нормально, что она может ранить меня, но не я её? Разве у меня не должно быть возможность защитить себя? Разве у меня нет хотя бы права узнать — что я сделала не так?»

Я не мог ответить ни на один из этих вопросов. В соответствии с договорённостью, существовавшей между мной и Целести, мне не было позволено даже задать какой-нибудь из них.

До этого момента вето всегда было абстрактной идеей, уютным одеялом, помогающим Целести чувствовать себя увереннее. Но когда момент наступил, оно оказалось громом и молнией с ясного неба. Элейн была права. Она не выходила за тщательно сконструированные рамки, в которых должны были находиться наши с ней отношения. Не было никакого обсуждения. Было совершенно не учтено то, что мы провели три года, становясь всё ближе и уязвимее, взращивая любовные отношения, ослабляя свои защиты.

Вето сработало подобно ядерной бомбе. Мои отношения с Элейн были уничтожены во вспышке света, но ударная волна прошла и через мои отношения с Целести. Получить приказ расстаться с любимой женщиной оказалось больнее, чем я ожидал. Ни один из спокойных предшествовавших разговоров, ни один из рациональных аргументов не подготовил меня к этому. Эхо этой боли переотражалось между мной и Целести.

Я действительно хотел верить в то, что со стороны Целести это не было проявлением произвола. Она не была склонна к подлости или капризам. Какая-то причина привела её к этому вето, возможно — несколько причин. Но я не знал, что это за причина и не знаю до сих пор.

На следующей встрече ПолиТампы я говорил о том, что Целести наложила вето на Элейн и том, какое опустошающее действие оно оказало на меня в комнате, в которой было около тридцати пяти человек. Я описал насколько я ощущал своё сердце разбитым и то как всё ухудшило то, что я не знал причины её решения.