Кристина Щукинская - Небо на двоих

Финал. Лиза. Часть 1

Легкий ветерок шелестел листвой старого дуба, запутался в кроне; ласково касался лица, даря умиротворение и сонный покой. Солнце согревало теплом, весело посмеивалось с высоты, заставляя солнечных зайчиков играть в салочки в зеленой траве, еще не успевшей зачахнуть от пыли и летнего зноя.

Июнь расщедрился на погожие деньки, наполненные ленцой и чувством свободы, которое поселилось в Лизкиной душе, едва она пересекла двор старой дачи, оставив позади скрипнувшую калитку. Всё почти так же, как и в детстве, в безмятежном мире, когда небо казалось выше, облака - пушистыми зверьками, бегущими по большому лазурному полю, рядом был верный друг и тот, кто стал героев девичьих снов.

Теперь воспоминания не саднили в душе, не тиранили сердце, не разрывали его на лоскуты при одной мысли о выразительных глазах, сильных руках или кривоватой ухмылке чувственных губ.

Наконец-то, память смогла полностью развернуть ковер с узорами, где темные цвета боли, тоски и безнадежного ожидания любимого мужчины гармонично чередовались с искрящейся радугой от встреч, поцелуев, нежности, признаний без слов. Теперь можно просто думать о Ромке, улыбаться тому, что нелепая вера и надежда оказались правдивее любых оперативных сводок. Бес жив, он скоро вернется к ней, остается лишь подождать самую малость, да подготовить родителей к нежданному возвращению, того, кого они похоронили и оплакали.

- Сережа, иди сюда, - позвала Лиза полуторогодовалого мальчугана, возившегося на пледе со щенком немецкой овчарки.

Лопоухий песик с умнющими глазками стоически выносил тисканья малыша, так и норовившего ухватить своего четвероногого друга за хвост или за черный нос.

- Сережка, ну хватит мучить Цейса, - девушка улыбнулась, вспомнив собственную страсть к щенкам и слезные мольбы, которые так и не смогли разжалобить непреклонную маму.

Сыну Лиза решила дать всё самое лучшее, и когда он начал ползать и активно осваивать окружающий мир, сразу же купила ему немецкую овчарку. Пусть у ее маленького первооткрывателя будет верный товарищ по проказам, способный прийти на помощь в трудную минуту, так же, как и ее верный пес давным-давно.

Вот и сейчас Сергей играл с собакой, будто тот был его любимым плюшевым медвежонком. Цейс тихо поскуливал, но не смел обижать своего еще несмышленого хозяина, то и дело вырывался, затем вновь бежал к нему, попутно облизывая руки и счастливое детское личико.

Лизе надоела возня, она подхватила сына на руки, посадила рядом с собой, потрепала по макушке, где буйно вились кудрявые локоны каштанового цвета. Подполз щенок, начал игриво поднимать ушки, бить хвостом о землю, выпрашивая и себе порцию ласки.

- Вот уж неразлучная парочка! Лизка, у нас с матерью два внука - Сережка и эта псина, - произнес дядя Саша, подходя к приемной дочери, присаживаясь рядом на край клетчатого пледа, расстеленного поверх смятой травы на той самой полянке, где много лет назад нашел последнее пристанище другой пес с тем же именем.

- Дядя Саша! Я попрошу не обижать потомка пограничника! - засмеялась девушка, оборачиваясь к отчиму. - Пусть растут вместе, у Сережки друг будет лучший, с детства научится за ним ухаживать, у него уже есть, с кем играть. Я знаешь, сколько наплакалась, а мама всё собаку не разрешала, пока мы к тебе не переехали.

- Да, знаю, - многозначительно произнес Бессонов-старший, с затаенной болью глядя на внука.

От Лизки не укрылся его взгляд, и она решилась. Молчала почти два года, но сейчас поняла - момент истины настал. Недавно она застала дядю Сашу перебирающего старые фотографии, которые долгие годы покоились на дне старой коробки из-под видеомагнитофона. Он рассматривал фото Ромки в детстве, задумчиво поглядывал на копошащегося с игрушками на полу Сережку, чернел лицом, тяжело вздыхал, горько усмехался. Однако не задавал вопросов, выжидал, ждал от Лизы первого шага навстречу.

А Лизка...

Она молчала, не затрагивала тему отцовства ни на ранних сроках беременности, ни при выписке из роддома, ни после, когда у сына появился на голове каштановый пушок, позже начавший завиваться крупными колечками, а светлые глаза наполнились синей водой с плавающей на ее поверхности зелеными крапинками.

Когда она вернулась из Вены, с двумя чемоданами, с которыми уезжала, мать хотела наброситься на нерадивую дочь, ведущую себя, как подросток во время гормонального взрыва, пыталась воззвать к разуму, однако тщетно.

Внезапно Татьяна сумела разглядеть одухотворенное выражение лица, серые глаза, в которых плясали искорки, не виданные вот уже десять лет. Пришлось пойти на попятную. Не нашла она нужных слов, чтобы спросить, что же случилось, почему Лизка оставила Максима, и почему вдруг вернулась, да еще в таком настроении, как в давние времена, когда сияла и порхала мотыльком после возвращения Романа из очередной опасной командировки.

***

Лиза сидела на диване, улыбаясь чему-то своему, одной ей понятному. Листала механически какой-то журнал, не обращая внимания на статьи и изображения светских див. Она вновь жила в квартире родителей, в своей детской комнате, где столько прекрасных минут проводила с Ромкой. Если раньше Лизка не могла проводить там и минуты, захлебываясь острой болью, что соленой морской водой, то сейчас постоянно выискивала мелочи, вновь и вновь возвращающие ее в те счастливые дни наивной радости и первых запретных ощущений.

Девушка наотрез отказалась от всех вещей, которые остались у Стрижева. И теперь на ней вместо удобного домашнего костюма красовались старые джинсы и растянутая майка черного цвета с символикой группы "Кино". Ромкина раритетная майка, которую Лиза много лет хранила в шкафу, не давала избавиться от вещи, впитавшей в хлопковую ткань запах любимого мужчины. Она служила веским напоминанием - случившееся не сон, не плод больного воображения, не сюрреалистическое полотно подражателя великому Дали.

Скоро Рома будет рядом с ней, с ними...

А пока во снах и наяву Лиза не могла забыть жар его поцелуев, дрожь в теле от одного пристального взгляда умелого соблазнителя, неистовые ласки, крики, стоны, его спину, расцарапанную в кровь; немецкую речь, которая ласкала слух бархатом, распаляла и вводила в неистовый транс.

Они так и не поговорили откровенно, не сорвали маски, не расставили приоритеты, не выяснили их будущее. Столько всего хотелось сказать, пока они ехали в машине, но мысли опережали друг друга, прыгали туда-сюда, будто проворные белки с ветки на ветку, не оформились в нужные слова.

Алекс пристально вглядывался в ночные улицы Вены, а Лиза ловила каждую его черточку в свете фонарного стекляруса, которым были расшиты автострады чужого города. Она не могла оторвать взгляд от его сомкнутых губ, синей рубашки, расстегнутой на привычные три пуговицы, сильных рук, уверенно держащих руль.