Лаура Миллер - Когда плачут цикады

Один Миссисипи.

Два Миссисипи.

Я не могу не смотреть на нее даже тогда, когда ее улыбка становится очень печальной и уголки ее губ опускаются вниз. И затем она машет мне рукой. Простое движение рукой, которое я начну ненавидеть с этого момента, потому что оно означает «Прощай».

Я беру себя в руки и машу ей в ответ. Она смотрит на меня в последний раз и, повернувшись, уходит прочь от меня. Через мгновенье ее платиновые волосы теряются в толпе.

Я стою и смотрю, смотрю, как она удаляется.

И все это время мое сердце кричит разуму, требует догнать ее, но я ничего не делаю, просто стою и смотрю. После того как я теряю из виду ее светлые волосы, я делаю пару шагов, но потом опять останавливаюсь. Мне нужна остановка. Весь мир замедляется, но только моему сердцу плевать — оно отчаянно колотится в груди. Боль отдает в каждую кость, в каждый мускул в моем теле. Я делаю глубокий вдох и выдох, пытаясь привести себя в чувство. Это помогает, сердце замедляет свой ритм. Проходит еще пару мгновений, и я, перевесив рюкзак на другое плечо, шагаю в другую сторону.

Это как в каком-то дурацком кино, я не оборачиваюсь и не знаю, оборачивается ли она.

Любовь вернулась в мою жизнь ровно на один час и сорок пять минут. Все было абсолютно не так, как я себе это представлял. Ничего общего с моими мечтами. Но так и должно быть. Все так, как должно быть.

Прошлое — два года назад

Рэм

— Итак, вот оно, — говорю я, широко разведя руки. — Таймс-сквер Авы. Знаю, от всех огней и красок у тебя, скорее всего, рябит в глазах. Просто постарайся не смотреть на все сразу.

Она дарит мне ласковую улыбку.

Это наше первое свидание. Я адски нервничаю, но она выглядит так свежо, как обратная сторона подушки. Мне бы ее смелость. Я оглядываю толпу, собравшуюся у лотка, где на гриле готовят хот-доги и продают дешевое пиво.

— Можно, я скажу то, что ты, наверное, и так уже знаешь? — спрашиваю я.

Она смотрит на меня снизу-вверх.

— Конечно.

— Хорошо. Ну, это здесь, — произношу я, указывая на землю у нас под ногами, — скорее всего, это единственное место в Аве, где можно провести вечер пятницы.

Она кивает.

— Я так и поняла.

Ее взгляд скользит по толпе.

— Здесь все?

— Почти, — отвечаю я, охватив взглядом людей, уличного торговца и освещенный тротуар. Мы в центре города. Все называют его Солнечной площадью. Большинство людей не знает, откуда пошло это название. Но я помню. Бабушка когда-то давно рассказывала мне об этом.

— Можно я расскажу тебе о том, чего ты еще не знаешь?

— Конечно, — снова соглашается она, на этот раз широко улыбаясь.

— Это место получило свое название много лет назад, когда здесь был фермерский рынок и его использовали в качестве театра для дневных спектаклей, — я указываю в сторону большой стеклянной двери в дубовой раме под черно-белым навесом. — Ты не поймешь этого сейчас, потому что темнеет, но в полдень это солнечная сторона дома. Следовательно, Солнечная площадь.

Казалось, она едва сдерживает смех.

— Это звучит очень… логично.

— Ну, мы простые люди, мисс Уэскотт.

Она склоняет голову и кивает, и мы продолжаем прогулку, проходя мимо Джо Кимпера, продающего свой знаменитый попкорн.

— Подожди, ты должна это попробовать, — говорю я, возвращаясь и останавливаясь у лотка. — Можно мне пакетик, Джо?

Он кивает и протягивает длинный белый бумажный пакет. Я тут же предлагаю ей, и она принимает.

— Итак, я знаю твое имя и откуда ты, — начинаю я. — И знаю, что ты появилась здесь несколько месяцев назад. Еще я знаю, что ты чертовски красивая. Но больше я ничего о тебе не знаю.

Она немного приподнимает голову, как раз настолько, чтобы взглянуть на меня сквозь темные ресницы. Клянусь, она пытается скрыть румянец на щеках.

— Хорошо, что ты хочешь знать?

Она берет в рот немного попкорна, и на мгновение мой взгляд останавливается на ее чудесных розовых губах.

— Все, — говорю я.

— Все?

— Да, — я киваю. — Мне хочется узнать тебя лучше, чем я знаю этот город.

— Хммм, — тянет она.

— Я думаю, что все будет позже, хорошо?

— Довольно много, — соглашаюсь я.

Она закидывает еще одну горсть попкорна в рот.

— Ну, могу тебе сказать: мне нравится этот попкорн.

Я широко улыбаюсь. Знаю, что так и будет. Она хихикает и быстро прикрывает рот рукой. Выглядит это так, будто она пытается удержать вываливающуюся изо рта еду.

— Хорошо, — говорю я, сдерживая смех, — как насчет… самого яркого воспоминания из твоего детства?

— Моего что? — она глотает еду и снова тянется к пакету.

— Твое самое яркое воспоминание — то, что ты помнишь о детстве. Ну, ты понимаешь? То, что ты не сможешь забыть, даже если попытаешься.

Она смотрит на меня, скривив губы.

— Звучит так, будто ты на меня давишь.

Я пожимаю плечами, предлагая ей не уходить от ответа. Она закидывает голову назад и смотрит вверх, в темнеющее небо, после чего переводит взгляд на меня.

— Оно должно быть у всех?

— Да, — я утвердительно киваю. — О человеке можно многое рассказать по дорогому его сердцу воспоминанию.

— Ты это можешь?

Я смеюсь.

— Ну, моя бабушка так всегда говорила.

— Хорошо, — соглашается она. — Ну… — несколько секунд ее взгляд блуждает по земле. — Хорошо. Когда мы росли, у нас был старый дом. Такие строили на рубеже века, — она делает паузу. — Как в прошлом веке, не в этом.

— Я понял. Старый, как конный экипаж, а не как Y2K. (Примеч. Y2K — единственный мотоцикл для движения по обычным дорогам, который оснащен авиационным газотурбинным двигателем).

Она смотрит на меня с улыбкой.

— Правильно, — кивает она. — И, в общем, в доме была котельная. Это была просто маленькая комната с большой жуткой серой печью, которая подпрыгивала с громким треском каждый раз, когда выдавала порцию тепла. Но в комнате было очень тепло зимой, и мы с сестрой всегда ютились в углу рядом с этой большой печью. Мы считали это место своим секретным убежищем. Пробирались туда украдкой, пока никто не видел, и ели хлопья из коробки.

Она останавливается и смеется. Ее взгляд направлен перед собой, но, похоже, что ей интереснее рассматривать что-то в глубинах своей памяти, чем то, что перед нами.

— FrostedFlakes? — спрашиваю я. (Примеч. FrostedFlakes — товарный знак сухого завтрака, выпускаемого компанией Kellog).

— Да. Мама ненавидела, когда мы ели хлопья прямо из коробки. А мы ощущали себя такими бунтарками.