Дарина Грот - Эксперимент

Столько искренности в вампире Лилит еще никогда не видела. Он наслаждался каждым прикосновением к божественному пианино, словно ждал его и, наконец, дождался, чтобы выразить все свои чувства и эмоции. В тот момент язык ему был не нужен, пальцы и клавиши говорили за него, превосходно справляясь с этой нелегкой задачей.

Лилит спустилась вниз и села в трех метрах от Левиафана. Он приоткрыл глаза и улыбнулся. Улыбнулся так, как никогда еще не улыбался. Такой чистоты и невинности Лилит не видела ни в одной улыбке. Перед ней, за пианино сидел другой человек, заполненный чувствами и настоящими эмоция, и этого человека Лилит не знала.

– Шопен. – Сказал Левиафан, не прекращая играть, практически без паузы переходя на другое произведение. – Моцарт, Григ, Шуберт, Лист, Бах, Бетховен…величайшие композиторы, величайшие люди, величайшая и бессмертная музыка!

Левиафан изящно взял очередной аккорд, проигрывая правой рукой перебором на верхних октавах. Он так обворожительно взглянул из-за плеча на девушку и улыбнулся. Лилит опустила голову и закрыла глаза, стараясь не пропустить ни один звук.

– В XXI веке считается, что только сумасшедшие могут слушать классическую музыку. В мое время все были сумасшедшими… – Левиафан играл не останавливаясь. – В мое время сквозь звуки этого инструмента струилась жизнь милых дам и почтенных господ. В мое время в Вене творилась истинная связь с небом по средствам пианино и скрипки. На что претендует народ сейчас со всей своей никчемной музыкой? Все, что играется в XXI веке, уже давно было сыграно в средних веках, когда вот эти клавиши были черными, а эти – белыми, а в роскошных залах стояли клавесины. Тогда люди играли то, что действительно чувствовали душой и сердцем. Сейчас люди играют потому, что мозгом чувствуют нужду в больших суммах денег. Тогда певцы пели без микрофонов так, что их было слышно в соседнем доме, сейчас «певцы» вообще боятся петь в микрофон и жалеют, что эта штука существует. На сцене нет жизни – сплошная запись, фонограмма, под которую корячится кучка бездарных девиц, причем они должны быть обязательно полуголые, иначе интерес к современной «музыке» не появится. Сейчас совершенно не умеют петь, глухие от рождения, там уже не медведь на ухо наступил, а стадо доисторических мамонтов пробежалось и не один раз. Нет голоса и не хватает дыхания. Вот эти люди называют себя певцами (и не стыдно им при этом, что у слушателя уши вянут от такого пения) и еще умудряются выигрывать какие-то награды, наверное, потому что судят их такие же богом обиженные люди. А я уверен, что услышал бы Моцарт хотя бы одну из современных, среднестатистических певичек, он бы разочаровался в музыке и в людях. Спасибо судьбе, что она дала жизни всем этим потрясающим композиторам в те века, а не в этот. Люди, конечно, и тогда не отдавали должного музыке, воспринимая все концерты, как развлекательное мероприятие, они также не могли постичь глубину этих бессмертных нот. Но я ни разу не видел, чтобы у Вивальди на концерте отплясывали девицы в одном нижнем белье, а овации были намного серьезнее и уважительнее, чем то, что происходит в современности. Сейчас все делается ради денег, тогда – ради сердца. Эти имена, чьи ноты вечны, никогда не будут забыты, в отличие от тех имен, чьи носители прыгают, как раненные обезьяны по сцене XXI века. Эти несчастные макаки так хотят, чтобы их помнили, но помнить-то нечего. Сейчас нет музыки, жалкое подобие, которое надоедливо въедается в голову, и нет сил избавиться от этих искусственных звуков. Никакого наслаждения и понимания…Да здесь просто понимать нечего, один бестолковый мотив на всю трехминутную, так называемую, песню. А стоит ли говорить о словах современных песен? Это тихий ужас! Ни о чем, нет смысла, нет цели, ничего нет, бездумная рифма слов на всех языках. В большинстве эти люди поют о любви. Но что о ней можно спеть, когда мозг, словно безошибочный калькулятор считает будущий гонорар за первобытные пляски на сцене? Если сейчас люди действительно чувствуют так же, как и поют, то это очень плачевно! А сколько же тоскливых и пустых песен звучит на радио и по телевизору, но до сих пор хоронят под Похоронный Марш Шопена, а выходят замуж и женятся под Марш Мендельсона!

Лилит улыбнулась и открыла глаза. Как издевательски звучал его голос сквозь льющуюся мелодию! Как глумливо пробежался его взгляд по клавишам! Как нагло он играл, акцентируя нужные ноты!

– Ты слишком придирчиво и предвзято относишься к XXI веку! – прошептала Лилит, закрыв глаза, вновь пытаясь раствориться в музыке.

– Да, ты права, не стоило мне жить в этом веке, ибо я слишком сильно разочаровался в нем! – усмехнулся он в ответ. – В нем нет ничего, кроме тебя и твоей отравы. А то, что сейчас делается – для меня просто смешно! Снова изобретается колесо и открывается Америка!

– Ну, надо же нам чем-то заниматься! – Лилит совсем не хотела напрягаться и защищать ненавистное для вампира время.

Ей самой было наплевать на все, кроме себя и него. Она не видела смысла говорить оправдательные слова в защиту современного населения. Не было также и смысла обвинять его в чем-то, все равно это ничего не изменило бы. Потому что всем безразлично и неинтересно пытаться сделать что-то другое, изменить поведение, научиться жить по-другому, а не как злые псы, которые готовы загрызть за один лишь непонравившийся взгляд. Кому разве что докажешь? Все кругом правы, у всех есть только права, а обязанности внимания совсем не достойны. И попробуй что-нибудь скажи! Загрызут, разорвут и наплюют на труп, или ответят: «Я не такой!».

Лилит не любила говорить на тему общества, зная бессмысленность этого остро стоящего вопроса. Ей хотелось прожить свою жизнь и спокойно умереть в старости, и не растрачивать силы и мозговую деятельность на пустые разговоры об озверевшем, деградирующем обществе, которое все равно никогда ничего не поймет, пока не вымрет. Оно просто не собирается что-либо осознавать. Да и как можно что-либо осознать, если практически у каждого на голове блестит искусственная корона? А к короне с претензиями не подходят, ей должны только поклоняться! Смешно. В любом случае «Я не такой!» всегда будет парить в воздухе.

Общество не хочет понимать, что его уже даже обществом трудно назвать. Скотов не называют обществом. Это равносильно тому, чтобы надеть корону, сделанную из картона золотого цвета, на голову корове и назвать ее частью общества. И то, корова быстрее поймет, что надо делать, а что совсем ни к чему и позорит ее как личность.

Левиафан же напротив, не мог держать язык за зубами и руки в кармане. Он прожил почти пять столетий, видел, какое все было и куда все это опустилось, и как это все не собирается подниматься. Ибо в грязи кататься намного приятнее и удобнее, словно с детской горки, чем хвататься голыми руками за острые камни на отвесной скале и пытаться добраться до вершины.