Аньес Ледиг - Уходи с ним

– Идут.

– Ага. Этим все сказано, – констатирует она, уже не улыбаясь.

Я ей рассказываю обо всех своих теперешних переживаниях. Лечение, которое трудно выдержать, Лоран, который не склонен разделять со мной эти трудности. Как будто я все делаю нарочно.

Вот уже три года мы пытаемся завести ребенка. Год, как мы доискиваемся, почему у нас не получается. Он в штыки воспринял идею пойти обследоваться. С его точки зрения, виновата я.

Это моя вина. И он не устает мне об этом напоминать, когда я укоряю его, что он не прилагает достаточно усилий.

Моя вина прежде всего в том, что я так хочу ребенка. Да, верно. Если я сейчас опущу руки, у нас никогда уже не получится. Наверно, не лучшая была мысль начать лечение именно теперь, когда у меня такое напряженное расписание, но выбора у меня нет. Если я слишком сдвину сроки, наступит возрастной предел.

Во времена Малу ничего подобного не существовало. Во времена Малу проблема была скорее в обратном. Заиметь ребенка, когда его не хочешь.

А еще я рассказываю ей о пациенте, который меня волнует. Пациенте, который меня тревожит. Потому что мне хотелось бы, чтоб с ним все было в порядке, ведь он вернулся из такого далекого далека. Выбитый из седла в возрасте, когда открыты все возможности. Конь, опрокинувшийся на скаку. Говорю себе, что, возможно, переборщила, когда хотела его встряхнуть. Но если жалеть их, то дело не сдвинется.

– У пожарного, упавшего с восьмого этажа, есть основания беспокоиться о своем будущем. Ты хоть мягко с ним обошлась? – спрашивает Малу.

– Нет, не думаю.

– Поправимо… улыбнешься ему, и порядок, так всегда.

– Правда?

– Если улыбка искренняя, то да.

– Я тебе говорила, что его зовут Ромео?

Я не слышал, как она пришла. Дремал, чтобы отвлечься от боли. Анальгетики не всегда помогают. Хотя мне кажется, что в конце концов я привык. Как шум поезда для тех, кто живет рядом с железнодорожными путями. Только когда они усталые или тоска одолевает – вот тогда они снова слышат, как проносятся поезда.

А еще мне до смерти скучно. Сон позволяет убить время. Я как собака, которая весь день посапывает в своей корзине, поджидая хозяина.

Не знаю, кого я жду. И больше не виляю хвостом.

На Ванессу и надежды уже не было. И вот она здесь. И даже мне улыбается. Какая честь. Или ей что-то от меня нужно, или в ней все же есть хоть капля сочувствия ко мне.

– Привет, сестренка.

– Привет.

– Как дела?

– Это я у тебя должна спросить.

– У меня нормально. Я в полной форме, – отвечаю с иронией. – Но ты пришла меня навестить, и мне уже лучше. Как тебе живется у моего шефа?

– По-разному. От Соланж обалдеть можно. Куда ни сунься, все нельзя. И хоть войлочные тапки надевай, как в музее, чтобы по ее паркету драгоценному пройти, пока я до своей комнаты добираюсь. Правда войлочные, я никогда такого не видела. Она просто маньячка. Достала уже.

– Будь помягче, Ванесса. Они не дали отправить тебя в приют, или там тебе бы больше понравилось?

– Нет.

– Вот и ладно.

– Но ей что, больше по жизни заняться нечем, кроме как свой паркет надраивать?

– Может, и нечем.

– Прикончи меня раньше, чем я стану такой.

– Ты никогда не станешь маньячкой уборки. Чтоб до такого дойти, раньше нужно было начинать…

– Ха!

– А в остальном?

– Что в остальном?

– Что нового?

– Я получила 10 [15] Во французских школах двадцатибалльная система оценок. по математике. Неплохо, а?

– Неплохо. Но ты можешь и лучше.

– Всегда можно и лучше. У меня средний балл, этого ж достаточно, верно?

– Не довольствуйся тем, что ты средняя.

– А еще я была у дедули.

– Сказала ему обо мне?

– Нет!!! С ума сошел, не хочу, чтоб он концы отдал прямо у меня под носом.

– Надо было.

– Чтоб он перекинулся?

– Сказать ему!!! А то он начнет спрашивать, почему я к нему не прихожу. Можешь ему объяснить. Подробности ему знать необязательно. В любом случае, навестить меня он не сможет. Придумай что угодно.

– О’кей. В следующий раз скажу.

– Как он?

– Как старик в доме престарелых.

– Ему что-нибудь нужно?

– Пакет табака «Амстердамер» и курительную бумагу.

– Сможешь сама купить?

– Не имею права. Знаешь ведь, в табачной лавке продают только тебе.

– Сфотографируй меня и скажи продавцу, что я вряд ли сумею зайти в ближайшее время. Или попроси моего шефа. А как у тебя с деньгами?

– Пусто. Ты же должен был зайти за получкой после смены.

– Попроси шефа зайти, нам нужно подписать бумаги.

– Какие бумаги?

– Доверенность. Я прикован к кровати, нужно, чтоб кто-то организовал нашу жизнь.

– А сколько еще ты думаешь оставаться здесь?

– Ванесса, я здесь пробуду еще недели, а может, месяцы.

– Месяцы? Не буду я еще месяцы в тапках по ее паркету нарезать!!!

– У тебя есть другие предложения?

– Я могу и сама пожить в нашей квартире.

– Исключено.

– Почему?

– Потому что тебе еще рано.

– Тебя послушать, мне все всегда рано. А мне уже четырнадцать, не забудь.

– Четырнадцать – не тот возраст, когда можно жить одной. Ты останешься у Кристиана и Соланж, в тапках или без, или отправишься в приют.

– Ты меня достал.

– Знаю, но это так.

А потом она ушла, не сказав ни слова.

Мне было больно. Главным образом оттого, что я не мог встать и поймать ее в коридоре. Взять ее за плечо, чтобы удержать, и прижать к себе, чтобы сдержать. Когда она становится злюкой, ее несет и она не может себя контролировать. Только крепко обняв ее и повторяя всякие ласковые слова, мне удается тихонько усмирить ее. Да и то иногда на это уходит немало времени.

Не знаю, куда она отправилась. Она может что угодно вытворить, а я и знать не узнаю, а главное, ничем не могу ей помешать. Я осознаю, что она становится независимой, и мне бы следовало отпустить вожжи – но не настолько, насколько ей бы хотелось, и не сейчас, не в этот тяжелый для нее период.

Видеть, как она уходит – вот так, оставляя меня прикованным к кровати – на меня это подействовало, как удар под дых. А тут зашла санитарка, чтобы поменять пластиковый пакет с мочой. И сразу начала пилить меня: пакет был переполнен, я должен был позвонить раньше. Я давно уже мечтал высказать ей все, что думаю, этой Рокки при исполнении, с тупым взглядом и обходительностью лесоруба. Я заорал, чтобы она от меня отцепилась, – так громко, что примчалась дневная медсестра. Меня сейчас переведут в другое отделение. Тем лучше, больше я ее не увижу. Монстры есть повсюду, но когда тебе совсем невмоготу, лучше с ними не встречаться, особенно вынужденно.

Мой дорогой Ты,

я сыта по горло. Никто в меня не верит. Все думают, что я лузер. От меня всегда чего-то хотят. Хорошо учиться и идти туда, куда велят, надевать тапочки и сидеть прямо, когда я за столом. Мне нельзя устроиться с подносом у телевизора и спокойно посмотреть «Анатомию страсти». Ну, тут им не обломится, они все же не мои родители. Ладно, мило с их стороны, что они меня приняли и не дали отправить в приют, но отчитываться перед ними я не обязана. Перед братом – да, на то ему и дали опеку. Но теперь все пошло кувырком. Месяцы??!! Как я продержусь целые месяцы??? А сейчас у меня еще одна проблема, и ее надо решать. Одну-две недели я могу потянуть, но придется с ним об этом поговорить. Подожду, пока ему станет хоть немного лучше.