Чарльз Мартин - Колодец с живой водой

Я молча ждал продолжения. Шелли покачала головой, потом вытерла нос кулаком, и я понял – она сказала все, что́ хотела сказать. По-прежнему держась от меня на некотором расстоянии, Шелли вытянула вперед руку, словно хотела мне что-то отдать. Я отреагировал на этот жест совершенно машинально – шагнул вперед и тоже протянул руку. Несколько секунд Шелли смотрела на свои сжатые в кулак пальцы, которые заметно дрожали. В момент, когда наши руки соприкоснулись, Шелли разжала пальцы, и мне на ладонь упали… мои часы. На ощупь они были липкими, на стекле засохла какая-то грязь, так что я не мог даже рассмотреть, который час.

Не глядя на меня, Шелли сказала:

– Когда Марию привезли к нам, часы были у нее на руке. Они… – Она судорожно всхлипнула, но справилась с собой. – Они казались такими большими, а ее рука была такой тоненькой, такой слабой!..

Меня словно молнией ударило. Я покачнулся, потом зачем-то показал пальцем себе на грудь – на то, место, где находилось сердце.

– Марию?! – переспросил я, едва не сорвавшись на истерический крик. – Ты имеешь в виду мою Марию?!!

Шелли сглотнула, но ничего не ответила, и я понял, что потерял ее. Потерял навсегда. Тем не менее я не отступал:

– Скажи, она… она будет жить?

Шелли неопределенно повела плечами, потом кивнула. Повернувшись, она двинулась назад к вертолету, но, сделав несколько шагов, остановилась. Бросив на меня короткий взгляд через плечо, Шелли сказала:

– Колин… – Она снова пожала плечами. – Он мне все рассказал. Все… С того самого дня, когда вы познакомились… – Шелли покачала головой, словно никак не могла поверить в услышанное. – Я ответила ему, что это не ты. Что это не можешь быть ты. Что человек, которого я люблю, не стал бы мне врать. Что он никогда не подверг бы меня опасности и… – Ее голос зазвучал пронзительно и резко. – И что он никогда бы не использовал меня так … – Последовала короткая пауза, потом она продолжила: – … Но когда я уходила из больницы, то увидела на стоянке трех полицейских. Они сидели в своих машинах и печатали какие-то отчеты. По-моему, это были парни из каких-то спецподразделений – форма черного цвета, татуировки, короткие стрижки… Они приехали в больницу одновременно с Марией, может быть, даже раньше. Я спросила, кого они подозревают, и они ответили, что это некто по кличке Корасон Негро [12] Корасон Негро – Черное Сердце (исп.). и что они гоняются за ним уже почти десять лет, но он, словно призрак, каждый раз ускользает от них. – Шелли снова коротко взглянула на меня, потом качнула головой: – Тебе следовало мне сказать. Корасон Негро – это ведь ты, правда? Это тебя они имели в виду?..

Я ничего не ответил. Шелли жила в Майами дольше меня и прекрасно говорила по-испански. Гораздо лучше, чем я. Она не стала переводить прозвище, а спрашивать я не стал. Я и так знал, что оно означает, и Шелли тоже знала. И я знал, что она знает.

Океанская волна разбилась о берег возле наших ног. Шелли опустилась на колени и, опустив руки в воду, стала смывать с них кровь, в которой были испачканы и мои часы. Пилот вертолета истолковал это ее движение как сигнал к отлету и снова запустил двигатель. Раскручивающиеся лопасти подняли сильный ветер, и теперь песок хлестал меня по ногам постоянно. Шелли выпрямилась, вытерла глаза и в последний раз повернула голову, чтобы посмотреть на меня. Ее лицо распухло, на него легли темные тени, но глаза сверкали, как угли.

– Чарли… – произнесла она. – Неужели тебе никогда не приходило в голову, что жизнь – это… это не партия в покер и мы – не фишки, которые ты бросаешь на стол только потому, что тебе так хочется?.. – Ее лицо и взгляд снова стали холодными и жесткими, а в голосе зазвенела сталь. – Теперь я вижу: в тебе есть зло, которое… – Шелли взмахнула рукой, показывая на забрызганную кровью хирургическую куртку и брюки. – …Которое ранит всех, кроме тебя.

Она шагнула в мою сторону, но остановилась.

– Больше не пытайся связаться со мной. Никогда, – закончила она, глядя на ночной океан.

Потом она крепко обхватила себя за плечи и, пригибаясь навстречу ветру, который развевал ее волосы и трепал куртку и брюки, пошла к вертолету. Легкая машина взмыла в воздух и, развернувшись, стремительно понеслась на запад. Через несколько секунд вертолет растаял во мгле, а потом затих и шум его винтов.

Я проводил вертолет взглядом. Как ни странно, никакого особенно сильного горя я не испытывал. Похоже, я не так уж и желал жениться на Шелли; мне просто не хотелось ее терять. Если бы наш брак все же состоялся, Шелли могла бы записать на свой счет несколько очков. Во всяком случае, это бы ее как-то характеризовало. Тот факт, что я ее потерял, характеризовал уже меня. Как именно характеризовал – вот этого я предпочел бы не знать.

И тем не менее я не сомневался, что нас разлучили вовсе не обстоятельства. Это сделал я сам.

Скромный размер гарвардского пособия, избыток свободного времени, образовавшийся у меня после того, как я бросил покер, а также тот факт, что в Бостоне и его окрестностях меня знали теперь слишком хорошо – лучше, чем мне могло бы понравиться, натолкнули меня на мысль продолжить образование за рубежом. Я начал наводить справки и вскоре наткнулся на возможность, которая была словно нарочно создана для парней вроде меня. Специализация в области финансов, отличные результаты тестов, высшие оценки по математике, отсутствие родителей, родственников и семьи… Вакансия для вундеркиндов-сирот! Я подал заявку, получил стипендию Пикеринга – Кюхта и уже через год оказался в Лондоне, где мне предстояло изучать ценные бумаги, производные финансовые инструменты, опционы, фьючерсы – и изумрудно-зеленые глаза живой богини по имени Аманда Пикеринг.

Аманда была не просто красива, а очень красива. Кроме того, она была довольно самоуверенна, любила бег и, к счастью для меня, ужасно ориентировалась на местности. Что касалось меня, то, завязав с выступлениями на дорожке, я вовсе не разлюбил бег и продолжал тренироваться, правда, теперь уже в свое удовольствие. Бегал я в основном по вечерам – как раз в то время, когда большинство моих однокурсников обходили лондонские пабы, галлонами поглощая местный «Гиннесс». По вечерам бегала и Аманда. Вся разница между нами заключалась в том, что, даже забежав достаточно далеко, я всегда мог найти обратную дорогу к отелю, в котором жил, а у нее с этим каждый раз возникали трудности. Я, впрочем, об этом ничего не знал – несколько раз мы встречались на общих лекциях, но Аманда держалась на редкость неприступно, поэтому заговаривать с ней у меня не было никакой охоты. Был у нее и еще один «недостаток», который достаточно часто обсуждали между собой мои соотечественники – представители новоанглийской элиты, причем не только сыновья, но и их отцы. Дело в том, что Аманда была единственной наследницей сказочного состояния Пикерингов, и это возбуждало многих почище, чем ее внешность. Собственно говоря, учиться ей было не обязательно, но, как я в конце концов догадался, отец отправил ее в колледж из тактических соображений. Пикерингу-старшему нужен был человек, который впоследствии смог бы управлять его огромными капиталами. Вот он и присматривался к наиболее способным молодым людям, которые появлялись вблизи его дочери.