Чарльз Мартин - Колодец с живой водой

– Пауло выяснил еще одну вещь. Сын твоего друга примерно неделю назад играл здесь в покер. Он много выпил, к тому же он не слишком хорошо играет. Пауло вышел на человека, который в тот вечер обслуживал бар в карточном клубе… Ты был прав: парень действительно проиграл свою машину десятнику с плантации. Это случилось уже в самом конце, когда возникла ситуация… – Она задумалась. – Не знаю, как сказать по-английски… два или ноль?

– Удвойся или проиграй, – подсказал я.

– Да, наверное… В общем, твой приятель пытался жульничать, но попался. Тогда он решил удрать на машине, которую проиграл, но десятник – а он мужчина крупный и сильный – его как следует вздул. Именно после этого Сэл отправился на побережье, где его видел один из друзей Пауло. Еще вчера он был там, но сегодня… – Лина покачала головой. – Пока это все, что нам удалось выяснить.

Я кивнул, глядя назад – на вершину Сан-Кристобаля, над которой, как всегда, курился легкий дымок, поднимавшийся в голубое небо тонкой белой спиралью.

– Ну, – спросила Лина, – что скажешь? Это Сэл или?..

– Да, – после непродолжительного колебания ответил я. – Это Сэл. Скорее всего.

– Не очень-то он похож на хорошего парня, – неодобрительно произнесла она.

– Иногда… иногда человек действительно может стать плохим, если ему помогут.

Некоторое время она обдумывала мои слова. Насколько я успел заметить, это вообще было в ее характере. Довольно часто Лина задумывалась, прежде чем что-то сказать, что выгодно отличало ее от большинства моих знакомых. С другой стороны, мне не стоило обольщаться и принимать ее раздумья за колебания: что-что, а характер у Лины был решительный и твердый. Высказывать свое мнение она не боялась, ей просто хотелось, чтобы оно было обоснованным и взвешенным.

Машина тем временем продолжала мчаться дальше, и встречный ветер раздувал юбку Лины, играл распущенными волосами и охлаждал покрытый испариной лоб. Лина, как я успел заметить, была одной из самых красивых женщин, которых я когда-либо знал, а в моей жизни красивых женщин было немало. Миниатюрная, ухоженная, быстрая на язык, наделенная хорошим вкусом и к тому же разбиравшаяся в моде Аманда выглядела очень эффектно и умело этим пользовалась. Шелли была выше ростом и держалась естественнее; она не любила находиться в центре внимания, одинаково уверенно чувствовала себя и в бесформенном хирургическом костюме, и в купальнике и прекрасно смотрелась что в операционной, что на пляже.

Лина была другой. В меру жесткая, как того требовала обстановка, в которой Лина жила, внутри она оставалась мягкой, женственной и нежной. Как и Аманда, Лина не лезла за словом в карман, но предпочитала слушать, а не говорить, одевалась просто, но аккуратно, и была красива не только – и не столько – в моменты, когда замирала в молчаливом раздумье, но и в движениях, жестах и поступках. Кроме того, в ней было кое-что, чего недоставало Аманде и Шелли. Я имею в виду некую таинственную внутреннюю силу, благодаря которой большинство людей ощущали ее присутствие отчетливо и остро. Каждое произнесенное ею слово было «со властью», но этот признаваемый всеми авторитет происходил не от желания или привычки командовать, а из ее постоянной готовности послужить ближнему всем, чем только можно. И эту власть она заслужила. Ее готовность опуститься на колени, чтобы омыть пах и ягодицы провонявшего мочой и экскрементами старика, а потом поцеловать его в лоб, подобно почтительной дочери, возносила ее на недосягаемую высоту. Рядом с ней даже я чувствовал себя неловко, но не потому, что она намеренно выводила меня из равновесия. Просто по сравнению с Линой я чувствовал себя насквозь фальшивым, лживым, ненастоящим. Меня смущало и в какой-то степени даже уязвляло то, что, в отличие от нее, я не мог заставить себя служить людям, не обращая внимания на грязь, скверные запахи и неловкие ситуации. Всю свою жизнь я заботился исключительно о своем удобстве, комфорте и благополучии, тогда как она заботилась о других.

В этом и заключалась единственная, но огромная разница между нами.

Но сейчас, пока наша машина, подскакивая на ухабах, неслась неизвестно куда, меня посетило странное чувство. Даже не знаю, как лучше его назвать… пожалуй, это было острое ощущение собственного недостоинства, никчемности, эгоизма. Я и в самом деле считал себя таковым и только удивлялся, как может кто-то столь бескорыстный и чистый находиться от меня в считаных дюймах и не чувствовать исходящего от меня трупного смрада.

Примерно через час езды по ухабистому, пыльному проселку, вдоль которого с обеих сторон сплошной стеной вставал высокий – не меньше двенадцати футов – сахарный тростник, мы свернули на выложенную известняковыми плитами дорогу. Почти сразу в воздухе запахло морской солью, а спустя какое-то время до нас донеслись крики чаек. Еще через полмили мы добрались до небольшого курортного отеля, стоявшего прямо на берегу.

Отель представлял собой несколько стоявших в ряд бетонных бунгало с большими навесами над фасадом. Под навесами висели на столбах гамаки, а буквально у каждой свободной стены стояли доски для серфинга самых разных форм и размеров. На веревках сохли купальные костюмы, в бассейне плавали на надувных матрасах мужчина и женщина с запотевшими бокалами в руках, а под одним из навесов сидели в шезлонгах четверо загорелых, мускулистых парней с выгоревшими на солнце волосами и скептически разглядывали относительно спокойный океан. Какой-то американец примерно моего возраста, босой, в выцветших плавках и расстегнутой гавайской рубахе, едва прикрывавшей загорелое «пивное» брюшко, проворно лавировал между домиками, спеша обслужить клиентов в бассейне. Заметив нас, он приветственно поднял руку и сказал со среднезападным акцентом:

– Одну минутку, я сейчас освобожусь.

Пока мы ждали, Изабелла выбралась из кабины и осторожно двинулась вокруг бассейна, с любопытством его разглядывая, а мы трое встали в тени под большим выгоревшим зонтом. Ждать пришлось недолго – через пару минут американец, отдуваясь и вытирая градом катившийся по лицу пот, появился перед нами и сказал с улыбкой:

– Итак, я в вашем распоряжении. Чем могу служить?

Я протянул ему фотографию Сэла, которую обнаружил в кухонной раковине в особняке Колина:

– Вы когда-нибудь видели этого парня?

Он кивнул и в очередной раз провел ладонью по покрытому испариной лицу, а потом стряхнул с пальцев повисшие на них капли. Никакого восторга фотография Сэла у него явно не вызвала. Прищурившись, он сказал:

– Да, видел. И что?

– Не могли бы вы сказать, когда это было?

– Вчера вечером. И сегодня утром тоже.