Эль Кеннеди - Сделка

Мы в полном молчании приближаемся к федеральной трассе. Когда я берусь за рычаг переключения передач, Ханна накрывает мою руку своей и нежно поглаживает. От этой ласки мне на душе становится чуть легче.

– Она испугалась меня, – говорю я.

На этот раз Ханна искренне удивлена.

– Ты о чем?

– Когда мы с ней остались на кухне, я подошел к ней, и она вздрогнула. Представляешь, вздрогнула, как будто испугалась, что я ударю ее. – У меня сдавливает горло. – Я сразу все понял. Моя мама тоже шарахалась от отца. И я. Но… черт побери, мне не верится, что она могла подумать, будто я ударю ее.

Тон Ханны смягчает печаль.

– Дело не в тебе. Если твой отец оскорбляет Синди, она, скорее всего, боится любого, кто приближается к ней. Со мной после изнасилования было точно так же. Я нервничала, шарахалась от всех, всех подозревала. Прошло много времени, прежде чем я стала расслабляться в обществе чужих людей, и даже сейчас я на многое не решаюсь. Например, пить в общественных местах. Ну, если рядом нет тебя в качестве моего телохранителя.

Я понимаю, что она пытается развеселить меня, но ее уловка не срабатывает. Я все не могу прийти в себя от реакции Синди.

И вообще, у меня нет настроения продолжать этот диалог. Просто… не могу. К счастью, Ханна и не настаивает. Вот это мне в ней и нравится – то, что она не стремится нарушить молчание бессмысленной болтовней.

Она спрашивает, не буду ли я возражать против музыки, я киваю, и она, подсоединив к аудиосистеме свой айпод, включает плейлист, который вызывает у меня улыбку. Это тот самый классический рок, что я при знакомстве отправил ей на электронную почту. Однако я обращаю внимание на то, что она запустила плейлист не с первой песни. А на первом месте стоит любимая песня моей мамы, и я точно знаю: если бы я сейчас ее услышал, я бы разрыдался.

Все это говорит о том, что Ханна Уэллс просто… клад. Даже удивительно, как тонко она настроена на меня – на мое настроение, на мою боль. Я впервые встречаю человека, который умеет так точно меня чувствовать.

Проходит час. Я знаю, что прошел час, потому что плейлист рассчитан на час, и когда он заканчивается, Ханна запускает другой сборник, который тоже вызывает у меня улыбку, так как там только Rat Pack [48] , Mo-town [49]и Bruno Mars [50].

Я наконец-то успокаиваюсь. Правда, не до конца. Стоит мне расслабиться, как я вспоминаю испуганные глаза Синди, и мне снова сдавливает грудь. Я приказываю себе не зацикливаться на вопросе, который все это время крутится у меня в голове, но когда я сбрасываю скорость и съезжаю на второстепенную дорогу, ведущую к Гастингсу, вопрос все же вылезает наружу, и мне не удается отмахнуться от него.

– А что, если я тоже способен на такое?

Ханна сразу убирает звук.

– Что?

– Что, если я тоже способен сделать кому-то больно? – хрипло повторяю я. – Что, если я точно такой же, как он?

Она отвечает с непоколебимой уверенностью:

– Ты не такой.

Однако ее убежденность меня не успокаивает.

– У меня его характер, я это точно знаю. Сегодня мне хотелось придушить его. – Я молчу, поджав губы. – Мне потребовалась вся сила воли, чтобы не шарахнуть его об стену и не забить до смерти. Просто это того не стоило. Мараться об него не стоило.

Ханна берет меня за руку.

– Вот поэтому ты и не такой, как он. У тебя хватает силы воли, а это значит, что у тебя не его характер. А вот он не может контролировать себя. Им управляет гнев, он подминает его под себя, заставляет мучить окружающих, тех, кто слабее него. – Она на мгновение сжимает мои пальцы. – Что бы ты сделал, если я бы вот сейчас вывела тебя из себя?

– В каком смысле? – не понимаю я.

– Давай представим, что мы не в машине, а в моей комнате, или у тебя дома, и я… ну, не знаю, говорю, что я переспала с другим. Нет, я говорю, что после нашего знакомства я переспала со всей хоккейной командой.

Эта мысль вызывает у меня очень неприятные ощущения.

– Что бы ты сделал? – не унимается Ханна.

Я поворачиваюсь и устремляю на нее хмурый взгляд.

– Ушел и хлопнул бы дверью.

– И это все? У тебя не было бы искушения ударить меня?

– Естественно, нет, – отвечаю я, ужасаясь такой возможности.

– Вот именно. – Она нежно гладит мою руку. – Потому что ты не такой, как он. Как бы сильно ты ни злился на человека, ты не ударишь его.

– Неправда. Я участвовал в потасовках на льду, – признаюсь я. – А однажды в «Малоуне» хорошенько врезал одному парню, правда, врезал потому, что он плохо говорил о матери Логана, а я не мог не заступиться за друга.

Ханна вздыхает.

– Я не говорю, что ты не способен на жестокость. Все способны. Я говорю, что ты не причинишь вреда тем, кого любишь. Во всяком случае, намеренно.

Я молю бога о том, чтобы она была права. Ведь если наследуешь ДНК от человека, который причиняет боль тем, кого любит, никто не знает, что из этого получится.

У меня начинают дрожать руки, и я понимаю, что Ханна чувствует это, потому что сжимает мою руку.

– Остановись на обочине, – просит она.

Я хмурюсь. Мы едем по неосвещенной дороге, и, хотя других машин поблизости нет, мне не улыбается останавливаться неизвестно где.

– Зачем?

– Я хочу поцеловать тебя, а когда ты смотришь на дорогу, я это сделать не могу.

Ее слова вызывают у меня ликование. Никто прежде не просил меня остановиться, прежде чем поцеловать меня, и хотя я вымотан и зол, мысль о поцелуе Ханны кажется мне божественной.

Без единого слова я съезжаю на обочину, ставлю рычаг переключения передач на парковочный тормоз и включаю «аварийку».

Ханна придвигается ко мне и нежными пальчиками гладит меня по щеке, а потом целует, слегка прикасаясь губами, отстраняется и шепчет:

– Ты не такой, как он. И никогда не будешь. – Ее губы щекочут мой нос, прежде чем поцеловать его. – Ты хороший человек. – Она целует меня в щеку. – Ты честный, добрый, чувствительный. – Она прихватывает мою нижнюю губу. – Не пойми меня неправильно, но иногда ты бываешь полнейшим придурком, правда, твоя придурочность вполне терпима.

Я не могу удержаться от улыбки.

– Ты не такой, как он, – повторяет она, на этот раз тверже. – У вас общее только то, что вы оба одаренные хоккеисты. И все. Ты совсем не такой, как он.

Боже, как же я нуждался в этих словах. Они проникают мне в самое сердце, преодолевая все преграды, и боль в груди тут же исчезает. Я кладу руку Ханне на затылок, притягиваю к себе и страстно целую. Мой язык врывается ей в рот, и у меня вырывается радостный стон, потому что у нее вкус клюквы и запах вишни, который я обожаю. Мне хочется целовать ее до утра, до конца моих дней, но я не забываю, где мы сейчас находимся.

Поэтому с неохотой прерываю поцелуй, и в этот момент ее рука тянется к моей ширинке.