Евгения Перова - Я все равно тебя дождусь!

– Вика! Помоги мне раздеться. Вика, черт побери!

Прибежала перепуганная Вика, а у него даже не было сил, чтобы извиниться за свой сварливый тон. Его раздражала и эта бесконечная боль, и собственная слабость, и несчастная Вика, которая суетилась вокруг, предлагая то поесть, то выпить чаю, то принести плед, то еще чего-нибудь.

– Уймись! – велел ей Марк. – Дай мне прийти в себя.

Она ушла. Марк постарался найти позу, в которой было бы не так больно, потом заснул. Когда проснулся, совсем стемнело. Он зажег ночник, позвал Вику – та прибежала в трусиках и маечке. Ночь уже, что ли?

– Полвторого. Как ты?

– Нормально. Разбудил тебя?

– Нет, я не спала.

– Не обижайся, что рявкнул, ладно? Я не сержусь, просто мне… хреново.

– Я не обижаюсь, что ты!

– Иди-ка сюда. Все равно не спим.

– Куда?!

– Ну, вот с этого бока я более-менее целый. Давай.

Вика осторожно прилегла рядом, а он обнял и погладил ее под маечкой:

– М-м-м-м, вот она, моя девочка. Как я соскучился!

– Я тоже.

– Как ты справлялась одна?

– Хорошо…

Ничего хорошего не было, Марк видел. Вика приходила к нему каждый день, старательно улыбалась. Но Марк замечал, что она бесконечно растравляет свои раны: «Я виновата!» Вика похудела так, что сваливались джинсы. А под глазами легли серые тени. Каждый день Марк говорил ей одно и то же: «Я люблю тебя». На мгновение вспыхивала улыбка, но потом опять возвращалась тревога.

– Мне Лида помогала, пока не уехала. Прибраться и вообще. Ты знаешь, мы с Лидой подружились. Она мне звонит.

– Вот и хорошо.

– Мне кажется, мы с ней даже похожи чем-то. Были. Нет, могли быть. Если бы я… не сломалась.

– Давай, наконец, поговорим об этом. Расскажи мне все, ладно?

– Ну, в общем… это был отчим. Я спала, а он…

И Вика, дрожа и запинаясь, рассказала свою короткую историю: изнасилование, беременность, аборт, нервный срыв, депрессия…

Так вот оно что…

– А потом я… я… сорвалась. Какое-то время… ну… в общем, выпивала… и… и еще… кое-что… делала…

– Я понял, что ты делала. Я только одного постичь не могу.

– Чего?

– Ну, напиться – это ясно. Залить горе. Но мне казалось, что женщина, пережившая такое, будет просто шарахаться от мужчин, нет? Или ты что – пыталась клин клином?

– Наверно… Я плохо помню… Но с тех пор я вообще… ни разу ни с кем, правда! Ты мне веришь?!

– Забудем об этом. Я тоже не без греха, здорово погулял в свое время. А у тебя… смягчающие обстоятельства.

А сам подумал: да ладно, сколько там у нее мужиков-то могло быть? Неужели она и с этим… Владиком? Черт! Хотя Марк и делал вид, что ему все нипочем, выслушал Викин рассказ он с огромным трудом, так было ее жалко. Бедная, глупая, одинокая отчаявшаяся девочка. Он готов был поубивать всех этих скотов: и мерзавца отчима, и грязных мальчишек, которые пользовались ее болезненным состоянием, а первого – Владика. И хотя понимал, что все рассказанное Викой – правда, все равно не верил, не мог поверить, что Вика – его девочка, его медвежонок… Нет, невозможно!

Вика вздохнула и тихонько поскреблась ногтями по руке Марка:

– Что ты все молчишь? А то мне страшно…

Он улыбнулся и поцеловал ее в висок – дальше не дотянулся:

– Все хорошо. Я люблю тебя.

– Несмотря ни на что?

– Несмотря ни на что.

– Я так боялась, что ты не захочешь меня больше видеть.

Марк, перебирая ее волосы, тихо сказал:

– Не бойся, медвежонок. Мы справимся. «Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу – все равно его не брошу, потому что он хороший!»

Она заплакала, не в силах больше сдерживаться.

– Ну вот! Давай-ка ты перестанешь заливать меня слезами и как-нибудь так повернешься, чтобы я мог тебя поцеловать. Сколько можно страдать?

Вика вытерла слезы майкой и подлезла поближе. Наконец Марк ее поцеловал. Глаза с мокрыми ресницами, соленые от слез щеки, распухший нос, нежный дрожащий рот…

– Уже лучше! А будешь плакать, не стану больше целовать. А соли я наелся на год вперед, так что борщ завтра не соли.

И Вика, наконец, засмеялась.

На следующий день Марк попросил Вику принести со второго этажа висевший там натюрморт. Внутри у него все дрожало от нетерпения: и что она там копается! Наконец картина лежала перед ним на столе. Он осмотрел оборот, потом снял раму…

– Странный какой натюрморт! Что ты хочешь с ним делать? – спросила с любопытством Вика.

– Сейчас увидишь! Помоги-ка, надо снять с подрамника.

Заинтригованная Вика принесла маленькие клещи и ловко повытягивала мелкие гвоздики, которыми полотно было прикреплено к подрамнику.

– Это Тамара писала, я рассказывал тебе про нее, помнишь?

– Сумасшедшая? Оно и видно! Надо же такое изобразить…

Натюрморт был не зря сослан на второй этаж. Тамара написала композицию из овощей, рассыпавшихся из опрокинутой корзинки, и главным «персонажем» натюрморта был большой и чрезвычайно выразительный корень хрена, придававший всему натюрморту весьма скабрезный оттенок. Впрочем, картина так и называлась: «А вот хрен вам!» Чувство юмора у Тамары было своеобразным.

– Так, теперь мне надо… Принеси-ка немножко ваты и воды кипяченой!

Вика, открыв рот, смотрела, как Марк, увлажнив ватный тампон, осторожно проводит им в углу картины – из-под темного коричневого фона вдруг проступило что-то ярко-голубое.

– Что это?!

– Так я и думал! Слава богу! Темперой записала… Ура, наша взяла!

– Что, что это такое, а?!

Марк очень не хотел втягивать еще и Вику, но деваться было некуда – пришлось рассказать всю историю про фальшивого Айвазовского.

– Ну и ну! – сказала Вика. – Детектив! А как ты догадался, что Айвазовский именно здесь?!

– Мне же Тамара так и сказала: все Ольге отдала. Понимаешь? Маме моей. Ну, я тут поискал и кое-что нашел. Тамара еще одну копию Айвазовского сделала, картина лежала в тубусе, на этажерке, там наклейка была: «Отдать Марку после моей смерти». Вот мама мне ничего и не сказала…

– И даже не заглянула, что там?

– Нет, мама бы не стала. А потом я вспомнил, что Тамара примерно в то же время и этот натюрморт нам подарила. Отец еще веселился: ну Тамара, ну хулиганка!

– Подожди… Этот тубус – мы же его пустым нашли после грабителя! Значит, он взял копию?!

– Ну да. Только я думаю, он очень быстро узнал, что это не оригинал. И наверняка еще раз обыскивал дом, пока я был в больнице. Аккуратно, не торопясь, чтобы мы не заметили ничего…

– Точно, обыскивал! А я-то думала, мне показалось. Мы же с Лидой тут все прибрали, поэтому я хорошо помню, как было – по крайней мере, в той комнате, где был тубус с копией. Кое-какие мелочи не на своих местах. Ты знаешь… – Вика покраснела, но выговорила: – Мне кажется, что к этому как-то причастен Владик…

– Владик? Он же полный придурок!