Евгения Перова - Я все равно тебя дождусь!

– Тебе плохо?! Принести воды?

– Да сядь ты! Не мельтеши. Сейчас все пройдет. Просто голова закружилась…

– Давай я отвезу тебя домой?

– Я не могу, директор вызвал на три часа…

– Чтоб он провалился!

Марк с жалостью смотрел на бледное лицо Лиды, потом поцеловал ее закрытые глаза, щеки, дрогнувшие в улыбке губы.

– Щекотно…

– Щекотно?

– От усов и бороды! Непривычно.

Марк заметно волновался:

– Артемида, я… Понимаешь… Прости, я не поверил тебе тогда. Ни одному твоему слову не поверил. Ну, в Трубеже, когда ты сказала, что… Я решил – ты это из жалости.

– Из жалости! Марк, да я же…

– Я… скучал по тебе. И даже когда Вика… Мне так тебя не хватало! И сейчас…

– Я же всегда была рядом!

– Да, ты всегда была рядом. Это меня не было.

– Но теперь? Теперь ты вернулся, правда? Не уходи больше, пожалуйста, не уходи! Это так мучительно…

Они сидели на неудобном упаковочном ящике и шептались, заглядывая друг другу в глаза, задыхаясь от волнения, не договаривая фраз и понимая все как-то помимо слов. Потом, наскоро поцеловавшись, разошлись в разные стороны, а музей, который словно замер, оберегая их нечаянное уединение, вдруг ожил. Где-то наверху послышались голоса, кто-то затопал по лестнице, справа открылась дверь, и двое работяг, кряхтя и ругаясь, поволокли куда-то тот самый упаковочный ящик:

– Да осторожней ты!

– Говорил тебе, не пройдет!

Лида ничего не могла с собой поделать, она все время улыбалась, и кто-то из коллег даже спросил, отчего она сегодня такая загадочная, как Джоконда? Улыбалась и задумчиво трогала пальцем губы, вспоминая ощущение от поцелуя – непривычно, но, пожалуй, приятно… Она не могла избавиться от этих мыслей даже у директора и с трудом удерживалась от улыбки. Ей вдруг стало все равно, будет в экспозиции греческая комната, не будет – разве это главное в жизни?! А директор внимательно на нее поглядывал – они сидели за столом заседаний: он в торце стола, Лида сбоку.

– Вы сегодня замечательно выглядите.

Лида покосилась на него.

– Это вас так воодушевила победа над Дормидонтом Николаевичем? Я рад, а то в последнее время вы казались несколько подавленной.

– Юрий Алексеевич! Вы, наверно, по поводу греческой комнаты? Если Дормидонт Николаевич так болезненно это переживает, я готова отказаться от своей идеи.

Юрик удивленно поднял брови:

– Зачем же? Не надо. Это так не похоже на вас! Но я, собственно, хотел с вами поговорить не об этом.

– Да?

– Я хотел сделать вам предложение…

«Рационализаторское?» – чуть было не сорвалось с языка у Лиды.

– Я предлагаю вам стать моим заместителем по научной работе.

Такого Лида никак не ожидала.

– А как же Дромадер? – воскликнула она. – Ой, простите! Как же Дормидонт Николаевич?

– Дормидонт Николаевич, – довольно жестко произнес директор, – не вписывается в концепцию того музея, какой я собираюсь – с вашей помощью! – создать. И он сам это понимает. У нас с ним произошел… эээ… инцидент, который я, каюсь, сам в некоторой степени и спровоцировал. В результате этого… инцидента… Дормидонт Николаевич написал заявление, пока что на отпуск. Вернее, сразу на два – он уверяет, что у него пять неиспользованных отпусков. У меня есть и заявление об увольнении, но я дам ему ход попозже, чтобы Дормидонт Николаевич смог «сохранить лицо», потому что, боюсь, слухи об… инциденте… разошлись довольно широко. Мы оба… слегка вышли за рамки.

Лида смотрела на Юрика во все глаза: ничего себе! Тихий-тихий, а самого Дромадера свалил!

– Юрий Алексеевич, но вы уверены, что вам нужна именно я на этой должности? Мне кажется, я слишком молода для такого поста.

– Ну, этот недостаток со временем пройдет! Лидия Алексеевна, кто и когда определил подходящий возраст? Дело не в возрасте, а в человеке. Вы уже доктор наук! Это говорит о многом.

– Меня еще ВАК не утвердил! – пискнула Лида. Но Юрик отмахнулся:

– Утвердит, куда он денется! Я вижу, что вы человек умный, сильный, упорный, надежный, амбициозный…

– Я не настолько амбициозна!

– Конечно! Я имел в виду амбиции не личного плана, а… общественного, если так можно выразиться. Я вижу, вам не безразлична судьба музея. Подумайте, сколько вы смогли бы сделать на этом посту.

Лида молча на него смотрела, слегка нахмурившись.

– Зам по науке – это правая рука директора, и я надеюсь, что могу на вас положиться. И мне кажется, мы с вами одинаково смотрим на некоторые вещи. Давайте попробуем? Пока Дормидонт Николаевич в отпусках, вы будете исполняющей обязанности, а потом уже полноценным замом.

Лида вздохнула.

– Соглашайтесь! – Он вдруг улыбнулся совсем по-мальчишески. – Даже не знаю, чем бы вас еще соблазнить?

– А вы меня соблазняете? – неожиданно для самой себя спросила Лида. И ужаснулась: «Что я говорю! Он меня уволит, и правильно сделает!»

Юрик как-то поперхнулся и страшно покраснел, Лида тоже. Он встал и ушел к окну, постоял, побродил по кабинету у Лиды за спиной и вернулся с запотевшей бутылкой минеральной воды и двумя стаканами – разлил и подвинул Лиде стакан. Они выпили ледяной воды, не глядя друг на друга, потом Юрик вздохнул:

– М-да. Как вы меня!

– Простите…

– Лида! Можно без отчества? Я говорю вам честно…

Лида подняла голову. Весь розовый от смущения, он тем не менее смотрел ей прямо в глаза:

– Да, вы мне нравитесь. Я не скрываю этого. Вы красивая женщина. Но я не по этой части. Я не завожу служебных романов. Черт побери, да я никаких не завожу! Я женат, у нас двое детей. Какие романы? У меня для семьи времени нет! А вами я просто любуюсь, совершенно бескорыстно! Честное пионерское!

Лида невольно рассмеялась, и Юрик тоже – с облегчением.

– Ну вот, слава богу! Так что? Согласны?

– Я подумаю. Хорошо, Юрий Алексеевич? Все-таки страшно! Ответственность, и вообще…

– Подумайте! Но не очень долго, ладно? До понедельника вам хватит времени?

Лида вышла из кабинета и остановилась в полном недоумении: что ж это такое? Почему вдруг все так сразу? Что за день сегодня?! Она довольно долго проторчала в коридоре, даже не заметив, что пробегавшая мимо и на ходу поздоровавшаяся дама из месткома два раза на нее оглянулась, подумав про себя: что это с Михайловой такое?

Наконец Лида сдвинулась с места и побрела по лестнице, плохо понимая куда. В голове у нее шло два параллельных, но разнонаправленных потока мыслей, как если бы она спускалась по идущему вверх эскалатору. Ее захлестывала паника: «Зачем, для чего мне это? Куда я лезу? Я сошла с ума! Я не справлюсь ни за что! Какой ужас!» А рядом стройными рядами маршировали мысли и планы по переустройству музея – она давно думала над некоторыми вещами и представляла, что можно сделать.