Наталия Миронина - Завтрак для Маленького принца

Про себя я в тот момент мог сказать одно – я был счастлив. И это счастье было не похоже ни на одно состояние, которое мне довелось пережить. Мои студенческие влюбленности и увлечения – все это мне казалось не далеким, но несущественным. Милые пустяки взрослеющего человека. Даже Зоя, с которой было так хорошо и которая в свое время казалась «счастьем», в воспоминаниях стала расплывчата и неопределенна. В душе появилось удивление – как это могло быть любовью? Как это можно было сравнить с теперешним абсолютным погружением в человека, в его душу. «Нет, это совсем другое, совсем!» – думал я. Так представляются детские болезни – помнишь температуру, озноб, горечь лекарства и облегчение от выздоровления, но вспоминаешь это с усмешкой: «Как давно это было, и зря пугался. Все прошло, и почти не осталось воспоминаний!» В тех прошлых чувствах, которые вполне можно назвать любовью, не было того, что появилось сейчас. Не было спокойствия. Там была лихорадка, поспешность, суета и стремление чего-то добиться, что-то доказать. Те встречи были как движение фишек в детских играх – переставляешь и считаешь очки. Сейчас во мне было спокойствие и уверенность человека, что все дороги пройдены, очки заработаны, что в руках награда. Я был безумно влюблен и совершенно спокоен. Мне казалось, что так и должно быть – настоящее, оно приходит, и ты это понимаешь. Без долгих размышлений, раздумий, просто чувствуешь. И твои слова, поступки естественны, в них нет игры, лукавства, ловушек. Я был счастлив, и для меня не существовали внешние обстоятельства, чужое мнение и… прошлое.

Влюбившись, я стал сентиментален. Мне всегда была свойственна душевная мягкость («Пломбир, ты совсем растаял!» – когда-то дразнился Егор), но сейчас я с каким-то наслаждением вспоминал нашу встречу в Москве. Тогда в галерее я ее не узнал. По питерской квартире бродила старуха, из Питера уезжала бойкая, но усталая брошенная жена, в галерее я увидел молодую красивую женщину. Наверное, в этот момент я понял, что красота, как и многое другое, чем мы хотели бы владеть, заключается в переменах, переходах, контрасте между тем, что было, и тем, что стало, была неузнаваема, с одной стороны, и знакома до боли – с другой. Я тогда вдруг подумал, что отец когда-то встретил такую и влюбился. Она была молода и красива, была притягательно умна, ловка в словах, очаровательна в мимике. Я с интересом и удовольствием наблюдал за ней – до меня доносились ее разговоры с посетителями выставки. Она переродилась волшебным образом и была моей, благодаря нашему общему прошлому, нашим тайнам. Я, наверное, влюбился в нее давно. Где-то в классе десятом. Как влюбляются подростки – назло взрослым, в угоду гормонам, самолюбию и собственному воображению. В галерее я вспомнил это детское чувство и одним этим воспоминанием перечеркнул все годы, лежавшие между нами.

Для меня всегда было странно влюбляться в красоту. Я не придавал значения этой природной данности, но всегда уважал то, что способствует красоте, что ее формирует, создает. Это, наверное, потому, что я видел, как ломается, гнется красивое тело, а симпатичное лицо меняют гримасы усилий и боли. Я знал цену идеальным линиям, формам, движениям. Татьяна была красива своей энергией, и эта энергия была трудом, работой над собой, над обстоятельствами. Эта сила духа в сочетании с хрупкостью и миниатюрностью, как ни странно, была очень эротичной, возбуждающей. Я это ощущал и как мужчина, и как человек, наделенный более спокойным темпераментом.

Думал ли я о возрасте? Даже не буду врать – думал. Но этот возраст не воспринимался мною как что-то чужеродное, разделяющее, что-то, что может стать преградой между нами. Он воспринимался мною как, допустим, необычный цвет волос. Например, рыжий. Вот такая особенность – милая, добавляющая заинтересованность. Впрочем, я никогда не думал о том, что наша разница в возрасте бросается в глаза.

Татьяна вошла в кафе, на ходу стягивая тонкие черные перчатки. Было видно, что она озябла на стылом мартовском ветру, что маленькая коротенькая шубка ее почти не защитила от вечернего весеннего морозца. Но даже озябшая, с покрасневшими щеками и носиком, она выглядела очень красивой. У меня вдруг так хорошо стало на душе – с этой женщиной была связана наступающая весна и какая-то совсем другая жизнь. И в этой жизни я был сильным, уверенным, я был хозяином положения.

Она обладала удивительным свойством менять все вокруг. Я это ее качество оценил уже повзрослев. Сейчас же наступил мой черед. Теперь я меняю нашу жизнь, делая эту женщину счастливой.

– Ты замерзла. – Я еле удержался, чтобы не взять ее ладони в свои руки. Она не любила прилюдного чувствоизъявления.

– Да, март… – Она уютно устроилась в глубоком кресле. И это ее качество я тоже любил – Татьяна со вкусом обустраивала среду.

– Что ты будешь есть? Или сначала чай?

– Чай. – Она потерла пальцем переносицу. На работе Татьяна носила большие модные очки, которые придавали ей сходство с симпатичной умненькой совой.

– Тебе надо поменять оправу, след от очков… – Меня вдруг захлестнула волна нежности. Об этой женщине мне хотелось заботиться. Ее хотелось опекать и оберегать. Я не думал о том, что на ее долю выпала непростая судьба и все питерские события не всякий выдержит – о прошлом думать не хотелось. Я счет вел с приезда в Москву.

– Надо. Надо поменять оправу… – кивнула она.

– Обязательно. Обязательно надо поменять оправу. И обязательно надо пожениться. Нам, – сказал я неожиданно, – я тебе делаю предложение.

Мне вдруг стало ужасно весело оттого, что моя жизнь вдруг сделала такой крутой поворот.

– Таня, я делаю тебе предложение. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты согласна? Я обещаю тебя любить и очень хочу, чтобы ты никогда ни о чем не волновалась. Я позабочусь о том, чтобы жизнь твоя была уютной, спокойной. Я буду тебя любить и буду о тебе заботиться.

Она улыбнулась:

– Жизнь не может быть уютной и спокойной. Поверь мне.

– Нет, это ты мне поверь. Жизнь может быть интересной, но при этом уютной и спокойной. Ты просто забыла, что это такое. Или не знаешь. Но я…

– Саша, не спеши. Не торопись… Не торопись все мне рассказать. Не стоит этого делать.

– Почему? – Мне не понравился ее тон. Он был немного насмешливый, холодный.

– Долго объяснять. Поверь, больше ничего не стоит говорить.

– Ты странная сегодня.

– Нет, я не странная. Я решительная. – Она вдруг взяла свою маленькую шубку и прикрыла ею колени, словно мерзла в этом теплом помещении.

Когда мне рассказывают про чутье диких животных, я смеюсь от души. Ничто не может сравниться с интуицией влюбленного человека. Татьяна еще не ответила на мой вопрос, всего лишь сказала два ничего не значащих слова, но я уже все понял. Мне стало ясно, что между нами сейчас произойдет то, чего больше всего на свете я боялся. Что отказ выходить за меня замуж мне покажется сущей ерундой, незначительной досадой по сравнению с тем, что я сейчас услышу.