Джоджо Мойес - Ночная музыка

И когда носилки с Байроном стали загружать в машину «скорой помощи», Лора осторожно выступила вперед. Порывшись в сумочке, она достала какие-то бумаги и вложила их в забинтованную ладонь Байрона.

– Не уверена, насколько это важно с учетом сложившихся обстоятельств, но это адресовано вам, – произнесла она и, не дав Байрону возможности хоть что-то сказать в ответ, развернулась и пошла прочь.

– Лора! – услышала она голос Мэтта.

С перевязанной головой, с накинутым на плечи одеялом, с двумя полицейскими по бокам, он был как ребенок – беспомощный и ранимый. От прежнего Мэтта не осталось и следа, подумала Лора. Он оказался полностью уничтожен, совсем как тот дом.

Ну вот, все само собой и разрешилось. Она повернулась к Николасу и легонько провела кончиками пальцев по его щеке, ощутив скрытую в упрямом подбородке силу. Хороший человек. Человек, сумевший себя возродить.

– Прости, – ласково сказала она.

Лора взяла своего несчастного, запутавшегося мужа под руку и прошла вместе с ним к полицейской машине.

Первую ночь они провели у постели Байрона. Тьерри категорически отказался его оставлять, да и идти им, собственно, было некуда. Сестры, наслышанные о произошедшем, выделили им место в той же палате, и когда Тьерри и Китти улеглись наконец на узкие больничные койки и заснули – их личики были омрачены трагическими событиями минувшего дня, – Изабелла села на стул между ними, изо всех сил стараясь не думать о том, что ждет ее маленькую семью впереди.

Она прислушивалась к окружавшим ее больничным звукам: тихим шагам по линолеумным полам, приглушенным разговорам, периодическому пиканью тревожной кнопки, предвещавшему крик о помощи. А когда ей удавалось ненадолго задремать, в ее сны врывались ужасающий грохот, жалобный вой дочери, это растерянное «Мама!» Тьерри, и она моментально просыпалась.

Еще полгода назад, когда она во всем искала знаки свыше, она непременно сказала бы, что это Лоран их спас, это Лоран их защитил. Но сейчас, глядя на мужчину на кровати напротив, она понимала: все гораздо сложнее. Не стоит искать причины и смыслы. Тебе или везет, или не везет. Ты или умираешь, или остаешься жить.

Ближе к пяти начало светать. Комнату теперь заливал холодный голубой свет, который пробивался сквозь бледно-серые занавески. Изабелла потянулась, чтобы размять затекшие шею и плечи. Затем, убедившись, что дети спят, она пересела на стул возле постели Байрона. Во сне его лицо разгладилось, утратив привычное настороженное выражение. Кожа уже не была такой бледной, к Байрону вернулся обычный здоровый загар человека, работающего на свежем воздухе. И никаких следов сомнений, злости или опасений.

Изабелла вспомнила, как Байрон без лишних колебаний ринулся в дом спасать Тьерри. Вспомнила она и широкую уверенную улыбку, которая играла на его лице, когда он приехал поздравить Китти. Его прямой взгляд говорил откровеннее любых слов о том, что она и так в глубине души подозревала. И Изабелла увидела, что у нее есть будущее, возможно, впервые после смерти Лорана. Увидела улыбку сына, услышала его звонкий голос. Увидела, как дочь постепенно освобождается из оков преждевременного взросления. Увидела если не счастливое существование, то хотя бы шанс снова обрести счастье.

И он чувствовал то же самое, в этом она совершенно не сомневалась. Нет, это отнюдь не порыв под влиянием импульса, говорила она себе. Это самое взвешенное решение, которое она когда-либо принимала. Она медленно наклонила голову и оставила поцелуй на его губах – неожиданно мягкие, они пахли больницей, антисептиком, хозяйственным мылом, ну и немножко лесом.

– Байрон, – прошептала Изабелла и поцеловала Байрона еще раз, позволив его израненным рукам обнять себя, чтобы он, проснувшись, мог произнести ее имя.

Она прилегла рядом с ним, оросив его грудь слезами благодарности – благодарности за то, что он есть, за то, что она снова любима, снова желанна. Изабелла чувствовала несказанное облегчение, что призрак Лорана больше не стоит между ними, что она не слышит доносившихся с небес упреков, не ощущает своей вины. Лоран больше не нависал над ней потусторонней тенью, как это было в случае с Мэттом.

Теперь рядом был Байрон. Байрон, и только Байрон.

Ведь человек сам выбирает себе право быть счастливым.

А когда спустя какое-то время она подняла голову посмотреть на Байрона, то неожиданно для себя обнаружила, что лицо его стало встревоженным.

– Тебе больно? – Она провела пальцем по его виску, наслаждаясь остротой новых ощущений.

Он не ответил. Синяк на его виске успел расцвести всеми цветами радуги.

– Я могу принести тебе обезболивающие. – Она попыталась вспомнить, куда медсестра положила таблетки.

– Прости, – тихо обронил он.

– Прости? – удивленно повторила она, но он только покачал головой. Тогда она спросила, слегка отстранившись: – Простить за что?

– Я не могу. Прости.

В воздухе повисла длинная, тяжелая пауза.

– Ничего не понимаю. – Она села на постели.

Он немного помолчал и только потом заговорил тихим, запинающимся голосом. Было слышно, как за дверью тщетно надрывается телефон.

– Ничего не выйдет.

Я знаю, что чувствую, хотелось ей сказать. И знаю, что чувствуешь ты. И тем не менее эти слова были всего лишь парафразом заклинаний Мэтта.

– Это глупо. – Она силилась улыбнуться. – Почему бы нам просто не посмотреть… что получится?

– А ты действительно на это способна? Кинуться очертя голову и надеяться на лучшее? – Он пытался, чтобы слова его звучали небрежно.

– Я вовсе не это имела в виду.

– Изабелла, мы слишком разные. И ты знаешь, что это так.

Она уставилась на него непонимающим взглядом – на упрямую линию рта, на грустные глаза, упорно отказывающиеся на нее смотреть. И тогда она еле слышно спросила:

– Ты ведь знаешь, да?

– Знаю о чем?

Дети по-прежнему крепко спали.

– О Мэтте. – (Он вздрогнул, впрочем, ничего другого она и не ожидала.) – Так я и думала. Конечно, все, что я скажу, – лишь пустые оправдания. Просто в ту ночь отключилось электричество, и я напилась, и я чувствовала себя ужасно одинокой, да и вообще со дня смерти Лорана я еще никогда не была такой несчастной, ну и, положа руку на сердце, где-то в глубине души мне буквально на миг показалось, будто это именно то, чего я хочу.

– Ты вовсе не обязана мне объяснять…

В ее голосе появились отчаянные, яростные нотки.

– Нет, обязана. Потому что это случилось и было ужасной ошибкой. Не проходило и дня, чтобы я не сожалела об этом. Но то, что я совершила тогда, никоим образом не касается моих чувств к тебе.

– Я вовсе не обязан выслушивать…

– Нет, обязан. Потому что я совсем не такая. И я не привыкла разбрасываться своими чувствами.