Вера Колочкова - Дети Афродиты

Ночью ей приснилась Афродита. Нет, определенного образа не было, так, просто белое облако. Но присутствовало во сне четкое осознание, и даже будто кто голосом произнес – вот, смотри, это и есть Афродита. И тот же голос потребовал – всмотрись в ее черты…

Она всматривалась. Мучительно всматривалась. И даже был секундный и горький позыв произнести в сторону белого облака слово, которое она не произносила ни разу в жизни, и выходило из горла какое-то сплошное хрипло невнятное безобразие, переходящее в утробное мычание – м-м-а-м… А белое облако обволакивало, гладило по голове, по плечам…

Проснулась в холодном поту, села на постели. Потом долго плескалась в душе, будто пыталась смыть с себя незнакомые прикосновения. А потом решила вдруг – все, хватит ерундой заниматься, иначе так можно с ума сойти. Не будет она больше никого искать, пусть Генка один… А ей и впрямь некогда – пора о насущных делах задуматься. О квартире, к примеру. Не вечно же на съемной жить!

Да, надо идти и просить у Маркуши ссуду. А может, и не надо просить. Еще чего, просить! Лучше уж в ипотеку залезть… Понятно, что трудно будет, но когда она боялась трудностей? Как говорится у сильных людей – чем хуже, тем лучше! И вперед! И с песней! И нечего всяким снам… Тем более, она никогда не верила снам, и никогда их не запоминала. Во сне человек должен отдыхать, это функция организма такая, и все дела. Отдыхать, чтобы днем жить, работать, любить… А если любить некого, значит, просто работать. И все равно – жить…

Генка позвонил через два дня, тарахтел в ухо возбужденно:

– Оль, я с дядей Митей сейчас говорил, новости есть! Ты где сейчас?

– На работе.

– Тогда я к тебе скоро подскочу. Ты выходи минут через десять, в машине поговорим.

– Ген, а может, зайдешь?

– Не. Я одет непрезентабельно. У вас там, поди, все при галстуках, тебе за меня стыдно будет.

– Ген, не говори ерунды! Какие галстуки. Никто тебя здесь не укусит.

– Нет, не пойду. Сказал же! Выходи через десять минут.

– Хорошо…

Нажав на кнопку отбоя, Ольга задумчиво глянула в окно. Значит, новости есть… Значит, поиски продолжатся. Но она ж вроде решила больше в них не участвовать… А как Генке скажешь? Вон какой взбудораженный… И голос звенит нетерпением. Ладно, по ходу дела решится. Пора на выход…

Генкина машина уже стояла у бровки тротуара, даже дверь услужливо была открыта. Плюхнулась на сиденье, глянула на Генку с улыбкой:

– Привет, братец… Ну, давай, выкладывай свои новости, если не терпится.

– Еще как не терпится, Оль. Он нашел мамины следы, представляешь? – торопливо начал Генка с места в карьер. – Ну, то есть не сам нашел, ему знакомые помогли… Более того, ему даже дело Васнецовой Анны показали! Говорит, сам все справки своими глазами видел.

– А может, это другая Васнецова Анна? Имя и фамилия вроде распространенные.

– Нет, это точно она, Оль. Там же фотография в деле есть, дядя Митя ее узнал… Так что никакой ошибки быть не может. Только вот информация такая… Как бы не совсем…

– А что такое?

– Дело в том, что на поселении она одна была, без ребенка.

– Почему?

– Откуда я знаю? Не забрала его, значит… В детдоме остался… Вернее, осталась. Она же девочку родила, Ксенией назвала. Там, в деле, справка есть. Ксения Васнецова…

Ольга почувствовала, как злое раздражение ударило ей в голову. Нет, чему этот идиот радуется, а? Надо же, счастье великое, следы нашли, девочку Ксенией назвала… И не удержалась, заговорила отрывисто, грубо:

– Слушай, Ген, а может, ну ее, а? Ну сам подумай, что это получается? Она нас бросает всех по очереди, а мы ее ищем. Вот, уже третьего ребенка бросила! Тебе что, мало, да? Мне кажется, хватит… Может, прекратим это гиблое дело? Тем более, как я понимаю, и следы потерялись.

– Нет, Оль, отчего ж потерялись, наоборот… В деле адрес детдома есть, куда ребенка определили, Васнецову Ксению. Это, между прочим, недалеко отсюда, я уже узнавал… Километров двести. Поселок Горькое называется.

– Ну, допустим. И что? Неужели ты думаешь, наша новоявленная сестрица Ксения Васнецова сидит в этом детдоме и нас дожидается? Ей сейчас уже сколько? Должно быть, лет восемнадцать-девятнадцать? Там до такого возраста детей не держат, Ген… Их потом в свободное плавание отпускают…

– Да я все это понимаю, Оль, конечно. И все же… Она ведь сеструха наша! Узнаем хоть, где и как устроилась. Может, она общается с кем из ребят детдомовских или с воспитательницей какой-нибудь связь держит? Надо ее найти, Оль, я чувствую. Они, знаешь, после детдома все такие неприспособленные… А вдруг ей помощь нужна? Или она про маму что-то знает? Поедем, а? В следующий выходной? Я уж и Маришку предупредил…

– Ген, я вообще-то… Хотела тебе сказать…

– Что, Оль?

Генка смотрел ей в глаза так преданно, что язык не повернулся договорить фразу. Представила его лицо, как он отреагирует на ее отказ. И не смогла. Вздохнула, махнула рукой безнадежно:

– Ладно, черт с тобой… Уговорил, поедем. Доведем дело до логического конца, чего уж. Хотя, я предполагаю, конец не стоит того.

– Нет, Оль. Стоит. Не знаю, как тебя, а меня прямо колбасит внутри. Хочу на эту Ксению Васнецову хоть одним глазом поглядеть, страсть как хочу. Видимо, у меня родственные привязки настырно в печенках сидят… И маму очень хочу найти, ты даже не представляешь себе, как я ее хочу найти! Я ж ее помню…

– Да что ты можешь помнить, тебе пять лет было! Может, ты просто себе придумал эту память? Раздул из детской тоски? Ты же взрослый мужик, Генка! Мужик, а не трепетная сентиментальная бабенка!

– Да при чем тут мужик, не мужик… Не в этом дело, Оль. Просто я ее помню, и все. Что есть, то есть. Как подумаю о ней, сразу вот тут чесаться начинает, – постучал Генка ладонью по солнечному сплетению, – так бы и расцарапал до самого нутра, и расчесал бы…

– Ой, ладно… Тоже мне, Данко нашелся. Кстати, как у тебя с Маришкой? Все хорошо?

– Да, все отлично, можно сказать, медовый месяц. Приветы тебе передает, просит, чтобы в гости привез. Ты бы и сама заехала как-нибудь, запросто, без церемоний. Мы ж вроде как родственники…

– Почему вроде как, Ген? Я очень рада, что у меня в жизни брат появился. Счастлива даже.

– И я…

Помолчали, продираясь через конфузливую паузу. Да и не хотелось ничего больше говорить, если честно. Боязно было говорить. Вдруг ненароком зацепятся за слова тонкие ниточки близости, нежные и теплые. Оборвутся…

– Ну что, я тогда поехал, Оль? – вздохнув, первым нарушил молчание Генка. – У меня ж работы невпроворот…

– Ага, поезжай, Ген. У меня тоже – работа.

– Тогда в субботу утром я за тобой заеду? Часиков в восемь?

– Да. Заезжай. До субботы, Ген…

– …Нет, объясни мне, почему Горькое? Кому приспичило открыть детский дом в поселке с таким названием? – отвернувшись к окну и ежась от утренней прохлады, ворчала себе под нос Ольга. – Представляешь, как звучит? Я, мол, сирота, рос в детдоме в селе Горькое…