Диана Машкова - Я хочу быть с тобой

Только возмутитель ночного спокойствия, трехлетний малыш, до сих пор оставался один. Бабушку одновременно с ребенком увезли в другую больницу – это было понятно. Но не ясно, куда подевались родители. Одним глазком Алла наблюдала за мальчиком, готовая в любую минуту прийти на помощь. Но, измученный тяжелой ночью, малыш все еще спал.

Звонкий цокот железных каблуков, раздавшийся в конце коридора, заставил Катю с Аллой удивленно переглянуться. Понимая, что детям нужен покой, ни врачи, ни медсестры, ни тем более матери пациентов не носили такой громогласной обуви. Неуместное для клиники крещендо приближалось. Дверь в палату распахнулась, когда железный стук достиг апогея.

– Где он? – аккуратно уложенная светлая головка, капризное личико с чуть вздернутым носом, дорогое шерстяное платье до колен и шикарные сапоги на высоченных стальных каблуках складывались в образ сногсшибательной молодой красотки.

– Кто? – Алла смотрела на гостью с изумлением. Интересно, как ее пропустили в клинику без тапочек и даже без бахил? Наверное, охранники на входе потеряли бдительность: красота – это страшная сила.

Девушка не ответила. Она уже заметила в углу палаты своего сына и бросилась к нему. Но вместо ожидаемых слез и стенаний Алла услышала злое шипение. Малыш проснулся, увидев перед собой перекошенное лицо матери, и тут же заплакал.

– Как ты мог?! – Она раздраженно отчитывала ребенка. – Не умеешь кататься, не лезь!

– Не шпечально, – он оправдывался сквозь слезы, – пласти!

– Нечего просить прощения, уже натворил дел!

– Не шпечально… – Малыш продолжал плакать.

Все обитатели палаты с выпученными глазами уставились на безжалостную мамашу. Заметив на себе осуждающие взгляды, она наконец сменила тон:

– Больно?

Он, скуксившись, закивал.

– Потерпи, горе луковое, – она со вздохом положила руку мальчику на голову, – что же теперь делать… будем лечиться…

Напряженная тишина, нарушаемая только всхлипами крохи, тянулась до самого обхода. Даже завтракали ввиду обстоятельств молча и без обычных капризов. Степка испуганно косился на новеньких и теснее прижимался к своей терпеливой мамочке, а Алеша даже снизошел до того, что разрешил Алле покормить себя с ложки.

Долгожданный Борис Кузьмич наконец появился в палате и, как всегда, направился к своему любимцу.

– Как ты, бравый солдат?

– Ничего, только голова болит, – признался Максимка.

Врач обеспокоенно заглянул в зрачки подростка, аккуратно придерживая большими ладонями бритую голову.

– Плохо спал?

– Уснешь тут, – Максим страдальчески закатил глаза.

– Что такое?

– Новенький, – прошептал он и кивнул в сторону малыша.

– Ясно, – Борис Кузьмич вздохнул, – днем поспи, хорошо? Сестре скажу, чтобы дала снотворного.

– Я сам попытаюсь.

– Молодец! Так держать!

Он отошел от Максимки и направился к Ване, потом к Степке. Осматривая Алешу, Борис Кузьмич нахмурился и заглянул в карту.

– Температура сильно повышена? – Алла обеспокоенно смотрела на доктора.

– Да.

– Что-то не так?

– Сделаем рентген, будет ясно. Подойдите ко мне, голубушка, после обхода. Часов в двенадцать.

Алла кивнула и, сложив руки на коленях, стала ждать. Борис Кузьмич направился к новенькому.

– Как, Андрейка, – улыбнулся он малышу, проигнорировав мать, – плечико еще болит?

– Дя, – мальчик вздохнул.

– Пройдет, – доктор наклонился, разглядывая повязку ребенка, – главное, спокойно лежать. Не капризничать. Хорошо? Тогда все быстро и правильно заживет.

– Дя.

– Вот и умник! – Он наконец перевел недовольный взгляд на мать. – У нас здесь не ходят в уличной обуви. Наденьте бахилы или снимите сапоги.

Девушка, испугавшись властного тона, стала торопливо расстегивать «молнии». Борис Кузьмич молча наблюдал за ней. Как только она стащила с себя сапоги и запрятала их в пакет, оставшись в одних колготах, он снова заговорил. Уже с приятной мягкостью в голосе:

– Снимки ваши я посмотрел, смещение незначительное.

– Что это значит?

– Кольца Дельбе, голубушка. Повязка. И все.

– Надолго? – Девушка нетерпеливо заерзала на одеяле.

– Простите, как вас зовут?

– Валя…

– В течение трех недель, Валентина, – Борис Кузьмич улыбался, словно радушный хозяин, – ребенку нужен абсолютный покой. Читайте, разговаривайте, но все в постели.

– Кошмар…

– Я бы так не сказал, – суровые ноты зазвучали в голосе, но врач тут же избавился от них и перешел на шепот: – Тем более в больнице вас насильно никто не держит. Выздоравливать можете дома.

– Вы нас выписываете?! – глаза ее в панике заметались.

– Я этого не говорил, – Борис Кузьмич смотрел на молодую мать с удивлением, – вы можете забрать ребенка домой под расписку. Я не возражаю. Все его лечение – это покой. Дома будет комфортнее.

– Нет! – Валя отчаянно замотала головой. – Бабушка в больнице, я не смогу…

– Как скажете. – Хирург развернулся в раздражении и вышел за дверь.

После ухода врача Валентина торопливо достала телефон из сумки и с тревогой посмотрела на дисплей. Пробормотав «что же такое, опять звонил», она босиком выскочила в коридор и, нажав вызов, с кем-то услужливо заворковала. Наблюдая за этой сценой, Алла только удивлялась: оказывается, эта девица умела быть кроткой – что с Борисом Кузьмичом, что с неведомым собеседником по телефону, судя по тону, ее начальником. И при этой способности она выливала столько злости на собственного маленького сына!

В голове вовремя прозвучало предостерегающее «не суди». Так ли давно она с пеной у рта отстаивала женскую свободу? Так ли давно считала детей серьезной обузой, мешающей их матерям развивать собственные таланты? И здесь, в больнице, подтверждения ее правоте были на каждом шагу: матери отказывались от работы ради детей, подчиняли их здоровью себя без остатка. Что-то не наблюдала она в палатах того же количества отцов, ухаживающих за своими сыновьями и тем более дочерьми.

Факт остается фактом – дети поглощают жизни своих матерей. Но понимание этой простой истины теперь не вызывало в Алле протеста и ярости, как раньше: она каким-то чудом приняла это новое для себя правило жизни. Только так и должно быть! Никакие мужские подвиги, за которыми она раньше гналась с таким упоением, не могут превзойти главного таланта человека, которым обладает лишь женщина, – дарить и сохранять жизнь.

Всего за несколько дней в клинике сознание Аллы перевернулось. С тем же запалом, с которым она отстаивала раньше право женщины на независимость, теперь она готова была бороться за гораздо более весомое право человека – на жизнь. И без участия женщины его невозможно было реализовать.