Эрин Маккэн - Любовь и другие иностранные слова

Стью с Сарой по ее просьбе устроили себе романтический ужин вдвоем, и Стью заранее сказал, что скучища будет страшная. Адам поведет Софи знакомиться со своими друзьями: хочет похвастаться, что у него свидание с самой красивой девушкой в школе. Он тоже немножко пялится на Мэгги, но Софи даже не замечает.

Когда они здороваются, Адам говорит Софи, что она отлично выглядит.

– То есть действительно отлично.

– Да заткнись ты! – Софи вся сияет от счастья.

Эмми говорит ей: «Ты такая красивая, что я тебя ненавижу», и Софи отвечает ей своим привычным «Да заткнись ты, врушка».

Стефан вместо приветствия замечает: «Красивое платье», а я на его языке отвечаю: «Красивый костюм».

Позже я расточаю камерам папы и дяди Кена натянутые улыбки и продолжаю думать о Кейт: она все еще не разговаривает со мной, она даже не приехала сегодня. Такую боль скрывать непросто. Возможно, но непросто.

Стоит восхитительное безоблачное утро, и на фоне цветущих кустов форзиции перед домом миссис Истердей солнце кажется еще ослепительней. Сегодня, десятого мая, термометр показывает 23 градуса: несколько теплее, чем обычно в это время года. Желание Софи исполнилось. Никаких уродских курток.

Мы долго позируем в палисаднике Вейгмейкеров, а потом еще дольше болтаем с миссис Истердей и другими соседями, которые пришли на нас посмотреть, а потом забираем сумочки у тех, кому доверили их подержать, и направляемся к машинам наших кавалеров. Стефан открывает мне дверь, и я уже одной ногой стою в салоне, как вдруг слышу: «Джози! Джози!» Это Кейт бежит ко мне через дорогу. Она второпях целует меня, раскрывая объятья, и тем самым кладет конец если не нашей распре, то этой ее ужасной и мелочной кампании против меня.

Я никогда не расскажу ей, как сильно она меня ранила.

– Я так рада, что успела.

– Еще полминуты – и не успела бы, – говорю я. Так просто я этого не забуду: она ведь даже не извинилась передо мной.

– Меня зовут Кейт, – радостно приветствует она Стефана и пожимает ему руку. – Красивый костюм, – повторяет она мою реплику, но на другом языке. Она действительно посмотрела на наряд Стефана, а потом уже высказала свое мнение, и поэтому комплимент прозвучал именно как комплимент, а не как шутливое приветствие.

– Давай сфотографируемся вместе, – говорит она мне и зовет папу.

Папа показывает место во дворе Вейгмейкеров, куда нам надо встать; по пути туда Кейт легонько касается ладонью моего локона и говорит: «Как мило. Мне нравится. Надо будет придумать что-то похожее на свадьбу».

Папа щелкает нас пару раз, добрых четыре секунды разглядывает кадры и объявляет, что все вышли просто превосходно. Без очков он почти ничего не видит, а сегодня он оставил их дома. Кейт расплывается в улыбке и шепчет мне: «Представь, как смешно он будет вести себя на свадьбе!»

И все это время я чувствую странную тошноту: хуже, чем от внезапной кочки на ровном шоссе. Больше похоже, будто какая-то ужасная тяжесть раз за разом падает у меня из горла в желудок.

– Ну ладно, веселитесь, – говорит Кейт и, обняв меня, отправляет обратно к Стефану.

Я машу семье на прощание. Теперь можно предаться мыслям о Кейт, которые я так долго пыталась подавить. До ресторана я еду в безрадостном молчании, которое Стефан иногда прерывает вопросом: «О чем думаешь?»

– О Кейт, – говорю я каждый раз и возвращаюсь к своим думам.

Это перемирие меня совсем не утешает. Радует, но не утешает. На самом деле я беспокоюсь даже сильнее – или так же, но никак уж не меньше, – чем раньше, потому что вся эта история совсем не в духе Кейт. Кейт, какой она была до Джеффри Стивена Брилла.

– Как может человек А утверждать, что любит человека Б, если человек Б совершенно не подходит человеку А, и как человек А может этого не понимать? – спрашиваю я.

– Что-что? – спрашивает Стефан. – Кто?

– Кейт и Джофф. Он же ей совсем не подходит, а она этого не видит. Он портит наши с ней отношения. Он всю семью нашу загубит, и поэтому мне нужно от него избавиться. Конечно, ничего противоправного. Просто пусть они с Кейт расстанутся.

– Противоправного?

– Да. Нарушающего права человека.

– У тебя за все словарные тесты были пятерки, да?

– Честно говоря, да.

– Неудивительно.

– Я странно разговариваю?

– Нет, ты разговариваешь круто. И я рад, что ты о своей сестре. Я думал, ты о нас с тобой.

– О нас? Но про нас же не скажешь, что мы совсем не подходим друг другу?

– Я бы точно так не сказал.

– У нас одинаковый рост, – дразню я Стефана, и он улыбается. – Не переживай. Я не о нас. Это бы значило, будто я думаю, что либо я влюблена в тебя, либо ты в меня, а это, насколько мне известно, не так.

– А. Круто, – говорит он, и после этого почти весь вечер посвящает тому, что я бы назвала молчаливым размышлением.

Мне нравится эта сторона его личности. Я умею говорить на таком языке и знаю, что не надо спрашивать: «О чем ты думаешь?» и «О чем задумался?» – или, что еще хуже: «Поделись мыслями». Это нарушает мыслительный процесс и мешает придумать план нападения, принять решение и подавляет желание возопить: «Как же так?» и «О, почему?!»

За ужином Джен шепчет мне:

– У Стефана все в порядке?

– Да, все хорошо.

Она смотрит на меня широко распахнутыми глазами и ждет – надеется даже, – что я скажу что-нибудь еще, но что я еще могу сказать? Я повторяю: «Все правда хорошо».

Позже в туалете Эмми спрашивает с воодушевлением, которое мне совсем не нравится:

– Вы что, поругались по дороге?

– Нет, он просто задумался.

– О чем?

– Пока не знаю. Он скажет, когда захочет.

И она смотрит на меня так же, как раньше смотрела Джен: будто знает что-то такое, чего не знаю я.

На выпускном балу мы со Стефаном мило болтаем. Он даже смеется, когда я рассказываю, как донимала маму вопросами о санитарном состоянии алкотестера, который стоял у входа сюда. Несколько лет назад, когда взрослые наконец-то заметили, что парочки появляются на балу уже в хлам, администрация распорядилась проводить у дверей проверку. Я спрашивала у мамы, дадут ли мне одноразовую пластиковую трубку. Иначе мне придется отказаться от проверки – мне, которая за воротами церкви и капли в рот не брала. И еще я, наверное, немножко волновалась. А что, если я дуну недостаточно сильно? А если слишком сильно? Или слишком долго? Или недостаточно долго? В конце концов, это же тест, мне хочется сдать его с первого раза.

– Ты – единственный человек, который хотел сдать алкотест на пятерку, – говорит Стефан с дурацкой улыбкой, и мне неловко признать, что да, и правда хотела.

Мы танцуем, и он спрашивает меня:

– А как назвать человека, которого одолевают тягостные мысли?

– А ты как бы назвал? – Я склоняю голову набок, чтобы взглянуть на него.