Дарья Лаврова - Москва, я люблю его!

Увидеть его отражение в стекле шкафа у Кати получалось не сразу. То ли приходилось напрячь фантазию, то ли представить его там, в призрачном зазеркалье, то ли просто вздохнуть и расслабиться, и тогда движущийся силуэт в черной рубашке с коротким рукавом или в белой майке вдруг сам появлялся на пыльном стекле, будто всегда там был – двигался, махал руками, говорил, гримасничал, смеялся, жил.

Катя знала, что ей нет места в его жизни, и заранее смирилась с этим. Ее для него не существовало. Но, продолжая игры с отражением, Катя начала сомневаться, существует ли ее идеальный Миша на самом деле.

Он был веселым и болтливым. Катя вслушивалась в его тихое непрерывное бурчание с задней парты, вгрызалась в каждое слово, цеплялась за каждое предложение.

Он рассказывал, где ночевал во вторник и как пьяный убегал от полицейского на выходных, чем он кормит своих рыбок и каким шампунем моет собаку, где лучше всего готовят калифорнийские роллы и на какие продукты у него аллергия.

Миша встречался с девушкой. Катя видела их фотографии в социальной сети. Некоторые из них даже сохранила себе в компьютере и долго разглядывала вечерами, увеличивала, уменьшала, приближала, зажигая пятую за час сигарету, заходила на сайт, чтобы посмотреть – есть ли кто из них в Сети. Если они были офлайн, Катя делала вывод, что они сейчас вместе.

Вместе. Она снова курила и представляла, как они целуются, как обнимаются, как он раздевает ее, как она впивается ногтями в его плечо то ли от боли, то ли от наслаждения; как они занимаются сексом, а потом засыпают рядом.

Девушка была ее противоположностью. Веселая и уверенная в себе настолько, что не боялась казаться некрасивой или глупой, кривляясь и дурачась даже на их совместных фото. Ее смешные гримасы, надутые капризно губы, пушистые хитрые глаза цвета крепкого эрл грей, пышные прически, прозрачно-смуглая кожа, аккуратное созвездие родинок на правой стороне лица, татуировка на спине – чуть ниже следа от резинки бюстгальтера. Было написано «There once was a little girl who never knew love until a boy broke her HEART» [2]. Девять коротких строчек, высота букв около двух сантиметров, готический шрифт.

Она носила меховые жилетки, пестрые платки и грубые ботинки, прокалывала язык и много фотографировалась. Каждый день. Нравилось наблюдать, как она менялась со временем, худела, взрослела, превращалась из ребенка в девушку, из девушки в женщину, становясь все лучше, лучше, красивее.

На факультете говорили, что они учились в одном классе и до выпускного вечера были просто друзьями. Миша давал ей списывать геометрию, а брюнетка будила его каждое утро звонком на мобильный – будильника Миша не слышал.

Они летали вместе в аэротрубе и целовали клювы крылатых белых скульптур в Марфино у пруда, обнимались на задних сиденьях авто и таскали шоколадки в супермаркетах, фотографировали звезды между облаков и вечерний туман на подмосковных полях, любовались будто нарисованными краской тучами и пытались угадать, куда ударит молния. Наблюдали за сносом хрущевок на окраинах города и за пожаром башни в Москва-Сити, кормили рыжих уток на пруду и смеялись над ламами в зоопарке.

Вместе им было просто.

Проще, чем порознь.

Они начали встречаться после выпускного. За три дня до того, как Мишина ручка упала на асфальт во внутреннем дворе и укатилась к ногам Кати.

Кате нравилось думать, что она опоздала, приехала не вовремя, и нужно было раньше. Не ждать выпускного, а брать билет, едва лишь узнав результаты последнего экзамена.

Кате нравилось думать о том, чего уже не могло произойти. Выбирать наугад условия и придумывать варианты развития событий. Параллельный мир под словом «если». Этот мир нравился Кате больше, чем тот, в котором она жила с сентября этого года.

Кате нравилось себя обманывать.

Катя знала – если бы она приехала на три дня раньше, они бы просто не столкнулись в том дворе. Миша не уронил бы ручку, она не укатилась бы к ее ногам. Тонкие пунктирные линии их маршрутов не пересеклись бы на карте Москвы, хотя, возможно, петляли бы где-то не очень далеко друг от друга – в районе университета.

Он все равно выбрал бы свою брюнетку с татуировкой на спине и гвоздем в языке. А Катя… возможно, она бы просто не влюбилась в него.

Думая об этом, Катя грустила и смотрела на фото. На горизонте лес, а до него каменистый пустырь, над которым гуляют сизые облака. Миша снят со спины, стоит вполоборота, прячет руки в карманы, смотрит на черную машину вдалеке.

От картинки веяло холодным осенним одиночеством.

Фото выглядело так, как Катя себя чувствовала.

Она понимала Мишу. И понимала, что девушка заслужила такого парня, как он. А Катя – нет. Катя просто под ногами путается и тихо всем мешает.

За день до Нового года в главном здании института устраивался бал с фуршетом. Бутылки советского шампанского, бутерброды с колбасой, рыбой и сыром, пирожные и мандарины.

Студенты слушали поздравления ректора и деканов, пили из пластиковых стаканов и шли вниз танцевать.

Мы сидели на холодных ступеньках, смотрели, как негры в русских народных костюмах пели песни из старых фильмов и допивали остатки шампанского из горла.

Я наблюдала за Игорем. Он наливал себе шампанское, говорил по телефону, улыбался. Катя смотрела на Мишу – он стоял у лифта на первом этаже в компании друзей, что-то рассказывал, его слушали, смеялись. Катя грустила. Ей хотелось быть там, рядом с ними, а не сидеть на лестнице, допивая теплое невкусное шампанское.

Катя повернулась и облилась.

– Как бы я хотела сейчас встать, убежать вниз, броситься ему на шею, вцепиться в свитер и никогда отпускать…

– Девчонки, что вы тут сидите? – спросил Игорь, спускаясь мимо нас по лестнице. – Танцевать надо!

– Мы скоро придем, – ответила я.

Катя опустила глаза. На светлой кофте остались мокрые пятна от шампанского.

– Высохнет, – сказала Катя. – Ты допила уже?

Студенты танцевали по всему первому этажу. В коридорах, у столовой, в раздевалке, у лифта и даже у туалетов. Негр, переодетый в Деда Мороза, объявлял очередной конкурс и приглашал на сцену всех желающих, ставил новую песню.

Катя искала Мишу, прикрывая рукой мокрые пятна на груди. Он стоял у лифта, возился с мобильным телефоном, изредка поднимал глаза, наблюдал за танцующими. Заметив Катю, он на секунду замер, потом удивился. Она подошла ближе и что-то сказала ему на ухо.

Я смотрела на них с верхней ступеньки лестницы, сквозь перила. Миша убрал телефон в карман и обнял Катю. Обнял так, будто смущался, будто был готов исчезнуть, оттолкнуть ее в любой момент, будто боялся и не хотел, чтобы их видели вместе. Они оказались одного роста, худые и высокие. Катя танцевала с закрытыми глазами, впиваясь пальцами в спину Миши до такой степени, что белели пальцы. Их пара вяло двигалась недалеко от стеклянной стены, и даже в едва заметном отражении они казались нелепыми и нескладными, а Катины руки на его спине – неуместными и ненужными.