Татьяна Алюшина - В огне аргентинского танго

В Аргентине говорят, что в танго главное – не умение правильно исполнять все па, главное – испытывать желание, страсть к партнеру, только тогда танго становится настоящим.

То, что сейчас происходило между этими двумя, было не просто желанием и не просто страстью – это было узнавание через века и жизни, абсолютное доверие и абсолютное извечное противостояние мужчины и женщины – песня о великой любви и великой скорби!

Пауза! И… Трам! Та-та-дам-м-та-тай-да! – утверждал мощно рояль!

Лиза чувствовала каждое его движение еще до того, как он его начинал делать, ощущала его сильные мышцы, перекатывающиеся под одеждой. Она шла за ним безоговорочно и была одновременно покорной партнершей и непокорным огнем в его сильных, умелых руках, укрощающих ее и поющих ей свою песню любви! Она смотрела ему в глаза и плавилась от силы чувств, которые он изливал на нее.

Трам! Та-та-дам-м-та-та-й-да! – стонали, рыдали скрипки!

Она доверяла ему, но пела свою песню свободы, свободы женщины, которая выбирает мужчину сама, а он вел, усмирял и обещал огненную любовь, за которую любой платы не жалко! Даже жизни!

Великолепные танцовщики, так совпавшие пластикой и чувством, дыханием музыки, исполнявшие этот танец с наивысшим мастерством, с полной отдачей, они растворялись друг в друге, дышали страстью, признавались телами и взглядами друг другу в любви…

Трам! Та-та-дам-м-та-та-й-да! – сексуально хрипел аккордеон!

И-и-и… Последний мощный аккорд!

Последний выпад! Он перекинул ее через свою руку и наклонился над ней, а Лиза прогнулась, откинувшись на его ногу и руку и одновременно изящным движением выкинув ногу вперед.

Они смотрели друг другу в глаза, задержавшись дольше положенного в этом состоянии, немного запыхавшись, и тонули, тонули, плавились в обоюдном узнавании, в страсти и любви…

В зале стояла абсолютная, звенящая тишина… и вдруг грянули аплодисменты со всех сторон и громкие крики «браво!», «офигеть!», восторженный свист, требование «бис!»

Лиза с Глебом словно опомнились – он легко поднял партнершу, широким красивым движением раскрутил для поклона зрителям, потом перевел на другую сторону – второй поклон. Крики и аплодисменты стали еще интенсивней. Глеб и Лиза посмотрели друг другу в глаза, улыбаясь, светясь радостью открытия и познания великой тайны и страсти.

Глеб рассмеялся на один из громких выкриков, требующих повторения, притянул Лизу к себе, приобнял одной рукой за талию, заглянул в ее счастливые веселые глаза, и они, не сговариваясь посмотрели на зрителей. Лиза рассмеялась, вторя Глебу, поклонилась еще раз и, поднимая голову после поклона, наткнулась, как ударилась со всего маха, на единственное лицо в толпе гостей, которое не улыбалось, не смеялось и не разделяло общего восторга.

На нее в упор глядела Ольга. Холодным, тяжелым, презрительным взглядом. Лизу словно ледяной водой облили. Протасов тут же уловил в Лизе эту эмоциональную перемену, проследил за ее взглядом и увидел жену среди скандирующей публики, уговаривающей их повторить танец.

И вся радость, новая открытая любовь и вдохновенность, которыми только что было освещено его лицо, сошли с него вместе с улыбкой, как акварель с листка бумаги под проливным дождем.

Они подошли к зрителям, вежливо, но твердо отказались от настойчивых предложений станцевать что-нибудь еще. Но тут их вызвал на сцену ведущий для вручения приза.

Шоу должно продолжаться!

И под бурные аплодисменты, смех, улюлюканье и комментарии им вручили две небольшие картины, на которых в стиле импрессионистов были изображены пары, танцующие танго. Глеб с Лизой, театрально разыгрывая роли, продемонстрировали гостям, что рассматривают внимательно картины, спорят, кому какая больше нравится, и забирают каждый свою.

Им что-то пытался сказать конферансье, и публика явно ждала от них еще какого-нибудь представления, но Лиза больше не могла этого выносить и просто сбежала. Сначала с танцпола, пробравшись сквозь ряды зрителей, схватила свою сумочку со стула, на котором сидела за столом, быстренько поцеловала бабушку и деда на прощание и, ничего никому не объясняя, сбежала из ресторана.

И всю ночь стояла без сна у окна, смотрела куда-то вдаль, как в пропасть бездонную, и прокручивала, прокручивала в голове их танец, и чувствовала, что у нее горит кожа, на которой словно отпечатались следы от его рук, и разгорается что-то внутри от этих воспоминаний, и разрывается на мелкие куски сердце.

Такого она не испытывала никогда! Такого накала чувств, желаний, страсти, узнавания, радости, эмоций, энергий Елизавете Потаповой не приходилось переживать и пропускать через себя никогда. С восьми лет Лиза занималась бальными танцами, а потом и спортивными, профессионально занималась, принимала участие в разного уровня соревнованиях и частенько побеждала на них, поменяла в паре нескольких партнеров, танцевала и с профессионалами и с любителями. Но она и представить себе не могла, что танец бывает ТАКИМ! Ей даже в самых бурных фантазиях не приходило в голову, что можно так чувствовать партнера, гореть одним костром, дышать вместе, быть единым целым, быть одной расплавленной страстью, раствориться друг в друге и почувствовать абсолютную гармонию соединения, проживать целую жизнь в танце. И смерть.

Не зря в Аргентине танго часто называют «танцем смерти». Вообще-то потому, что его придумали портовые рабочие и моряки, и в давние времена танцевали только мужчины перед женщиной, которая выбирала одного из них. А вот отвергнутый поклонник частенько доказывал свое превосходство ножом, убивая соперника.

Но тогда, у ночного темного окна Лиза поняла совсем иную ипостась этого названия – если по-настоящему зажигаться страстью в танце, после его окончания нет возможности выхода и продолжения этой страсти, он становится «танцем смерти», убивающим что-то внутри человека.

Глеб Протасов недоступен для нее, и никогда никакого продолжения и воплощения в жизнь того необыкновенного мощного огня и тех чувств, страстей, желаний и эмоций, что они пережили, не будет. Иначе они станут разрушительными, как лесной неконтролируемый пожар.

А вот это табу! Запрет! Господин Протасов благополучно и счастливо женат на блондинистой красотке, имеет ребенка и вполне себе доволен и упакован в жизни.

А посему видеться с Глебом она больше никогда не будет.

Все. Точка.

– Ничего, – произнесла Лиза вслух и уткнулась лбом в прохладное стекло окна, за которым начинал разгораться рассвет, раскрашивая серое небо розово-алыми сполохами. Ноги гудели от многочасового стояния, руки дрожали от навалившейся слабости. – Ничего, – повторила Лиза, – рассосется, забудется и потускнеет. Без дров костер гаснет. Больше не видеться, и все будет в порядке.