Татьяна Алюшина - Моя первая любовь (антология)

© Алюшина Т., 2017

© Бирман Д., 2017

© Борисова А., 2017

© Веденская Т., 2017

© Волков Р., 2017

© Воронова М., 2017

© Гадоль А., 2017

© Горюнова И., 2017

© Есипов В., 2017

© Жданов О., 2017

© Климова Ю., 2017

© Корсакова Т., 2017

© Куценко Н., 2017

© Лаврентьев М., 2017

© Лазарева Я., 2017

© Лунина А., 2017

© Матковский М., 2017

© Молчанова И., 2017

© Покровская О., 2017

© Райт Л., 2017

© Рой О., 2017

© Рубальская Л., 2017

© Розенблит М., 2017

© Сенчин Р., 2017

© Тронина Т., 2017

© Форш Т., 2017

© Чиж А., 2017

© Щеглова И., 2017

© Юрьева В., 2017

© ООО «Издательство „Э“», 2017

«Я всегда любила слушать рассказы людей. А потом пересказывать их своими словами, попутно добавляя то, что, как мне казалось, сделает сюжеты более интересными. Так появились рассказы и стихи. Теперь это стало главным в моей жизни», — рассказывает Лариса Рубальская, поэт, чье имя знают повсюду в нашей стране.

Никогда я не была симпатичной, стройной тоже никогда не была. Потому-то и в моей жизни личной невеселые творились дела. За подругами бежала удача, а меня повстречает — и сразу прочь! Я сейчас, все вспоминая, не плачу, а тогда ревела каждую ночь.

Заметьте, если все, написанное выше, расположить в столбик, строчечка за строчечкой, как пишутся стихи, то именно стихотворение и получится. А стихов-то могло у меня и совсем не быть, если бы в школьные годы да и в юности моей горемычной все складывалось гладко и счастливо. Но это совсем не про меня. А про меня — дело было так. Да, вернее, дела никакого в общем-то не было, просто мне нравились белобрысые пацаны с бледно-голубыми глазами. Да еще чтоб не очень длинные, а так, чтоб на цыпочки не вставать, когда целоваться. Ну это, конечно, если желающие найдутся.

Ну вот как раз Алик такой и был, какие мне нравились. Правда, тогда, когда я в него влюбилась, он еще рос и мог вырасти в дылду. Нам было лет по двенадцать, и в то время я еще до конца не знала, откуда дети берутся. Нинка, подружка моя, говорила, что от поцелуев. И поэтому надо на всякий случай в аптеке купить гигиеническую губную помаду и красить губы, если вдруг кто-нибудь целоваться полезет. Правда-правда, мы такими дурехами были в ту — докомпьютерную — пору и до всего того, откуда мы могли это знать. А Бакланова Валька, староста наша, на ботанике что-то подозрительно хихикала, когда мы пестики с тычинками проходили. Но я всегда и во всем была опаздывающим человеком, развивалась на медленной скорости. А вот влюбилась по-настоящему почти первая из класса.

Алик Кружилин был генеральским сыночком. Неподалеку от нашей школы располагались солдатские казармы. И там, на территории, стоял дом, в котором жила семья генерала Кружилина, отца Алика. Бакланова у них дома была — подтягивала Алика по русскому языку. Она рассказывала, что хрусталя в квартире генеральской видимо-невидимо: вазы всякие, конфетница-ладья. Правда, без конфет. Может быть, конфеты прислуга вынула и убрала к приходу Баклашки, чтобы не дразнить. В общем, о богатстве хрустальном Баклашка нам с Нинкой по секрету рассказала. Она, оказывается, когда по русскому подтягивала, сама дрожала от страха. Потому что напротив сидела огромная овчарка и рычала, как только Валька пробовала пошевелиться. Овчарку звали то ли Патрон, то ли Погон. Валька от страха не расслышала, а переспросить постеснялась. Родителей Кружилиных дома не было, зато прислуга ихняя дверь в комнату не закрыла и каждые пять минут заходила послушать — правильно ли Баклашка Алика подтягивает.

В общем, я влюбилась, прямо заболела даже. Правда, без температуры. Потому что, если бы температура поднялась, бабушка меня бы в школу не пустила, а мне обязательно надо было Алика видеть, чтоб не умереть от грусти.

«Было мне тогда двенадцать лет всего. Я случайно посмотрела на него…»

Это, по-вашему, что? Это из моих «ранних произведений». Не подумайте, что я помню всякую ерунду, которую писала на листочках в школьных тетрадках. Я вообще не находила, что в рифму пишу. Но вот недавно какие-то бумажки старые рвала и выкидывала, и вдруг мне в руки попала тетрадка, я открыла и прямо чуть не заплакала на листочки желтые в клеточку. И вспомнила, что моя школьная подружка, Надька, аккуратистка и отличница, по чистописанию одни пятерки, все мои «произведения» собирала и записывала. Вот эта тетрадочка и была ее ровненькими бисеринками исписана, и, промокая свои потекшие ресницы, я вспоминала, вспоминала…

Что за чем — точно не помню, но так, беспорядочно, близко к правде, расскажу.

Про то, что я влюбилась в Кружилина Алика, школа узнала очень быстро. Все потому, что написанные мной строчки точненько легли на популярную в то время мелодию под названием «Венгерское танго». Там еще припевчик был такой заманчивый: «Войдем с тобой мы в ресторанный зал, нальем вина в искрящийся бокал». А в моей песенке получилось: «Он и не взглянет в сторону мою, ему напрасно песню я пою…» Ну и так дальше. Тоже красиво вроде получилось. И как-то очень безнадежно — так девочки наши сказали, а сами песню разучили. И спели ее нам на каком-то вечере или утреннике, не помню. Ну а потом старшеклассницы, когда учили слова, узнали, что я их придумала. У меня-то там в запеве слово «мальчик» было, я не стала Алика вставлять, хотела тайну свою сердечную не раскрывать. Люблю себе и люблю. А эти дылды стали вместо «мальчик» петь имена своих пацанов — кто Юрик, кто Владик. Ну, в общем, дошло до моего героя, что это про него песня, и он меня возненавидел. До этого просто не замечал, а тут взбесился прям. Из школы шли, он меня портфелем по голове огрел, да еще в рифму крикнул: «Рубала, заткни хлебало». Грубо и жестоко. При чем тут «хлебало», когда строчки складывают сердце и душа, а их заткнуть невозможно?..

Как-то раз ехидная Нинка на физкультуре через козла прыгала и приземлилась мимо мата. Подумаешь, коленкой долбанулась! Так Алик к ней скорей подбежал, присел на корточки, на коленку дует. А там и крови-то нет. А Нинка радуется, на меня посмотрела, увидела, что я того гляди от ревности зареву, и еще сильней разохалась. Так что после уроков Алик ее провожал до дома, портфель нес. Ну а я домой — ронять слезки и творить «бессмертные» строчки: «Я по Алику страдаю, грустно слезы проливаю. Он меня не замечает, на любовь не отвечает».

Зачем только Надька эти строчки дурацкие записывала и переписывала на чистовик?

Ура! Мы перешли в восьмой класс! Я тоже перешла, с одной четверкой… Остальные — тройки. Четверка, ясно, по поведению. Не пятерка, так как я на уроке слушала невнимательно, смотрела весь урок в окно. Вообще-то мне надо было поставить «пять с плюсом», потому что в оконном квадратике синело весеннее небо. И кто-то с небес мне диктовал строчки: