Даниэла Стил - Прекрасная незнакомка

— А от меня ты еще не устал? — Она улыбнулась и наклонилась к нему, чтобы поцеловать, но он отвернулся.

— Не надо… — глухо произнес он, уткнувшись в подушку.

— Джон Генри, что случилось?

Рафаэлла была удивлена и обижена, и он медленно повернулся к ней.

— И ты еще спрашиваешь? Как ты можешь… так жить?… Как ты можешь это выносить? Иногда… я думаю о стариках… которые умирали в Индии… а их молодые жены… должны были всходить на погребальный костер… Я ничем не лучше, чем они…

— Замолчи. Не говори глупостей… Я люблю тебя…

— Значит, ты ненормальная, — не на шутку рассердился он. — Но если ты и чокнутая, то я — нет. Почему ты никуда не уезжаешь? Отдохни… сделай что-нибудь, Бога ради… Но только не прожигай свою жизнь, сидя возле меня… Моя жизнь кончилась… — его голос стал совсем тихим. — Моя жизнь кончилась. И она была бесконечно долгой.

— Неправда, — она пыталась его утешить, но слезы застилали ей глаза. Один его вид раздирал ее сердце на части.

— Правда-правда… и ты должна… смириться с этим… Я умер… уже много лет назад… Но хуже всего то… что я убиваю тебя… Почему бы тебе не съездить развеяться в Париж?

Ему очень хотелось знать, что произошло между ней и Алексом, но он ни о чем не спрашивал. Он не хотел показывать, что обо всем осведомлен.

— Почему именно в Париж? — удивилась она.

Поехать к отцу после всего того, что произошло между ними летом? Даже мысль об этом ей невыносима.

— Я хочу… чтобы ты уехала… на некоторое время… — настаивал Джон Генри.

Она решительно покачала головой:

— Я не поеду.

— Нет, поедешь.

Они препирались, точно дети, но это их совсем не развлекало.

— Не поеду.

— Черт, я хочу, чтобы ты куда-нибудь уехала!

— Хорошо, тогда я схожу прогуляться. Но это и мой дом, и ты не можешь меня просто так выгнать. — Она взяла у Джона Генри поднос и поставила его на пол. — Я просто тебе надоела. — Но он не обратил внимания на озорной огонек, мелькнувший в ее глазах, когда она пошутила: — Просто тебе нужна новая сиделка, более сексуальная.

Но он лежал, сердито сверкая глазами, в последние дни он стал ужасно не сговорчивой брюзгой.

— Не болтай чепухи!

— А я и не болтаю, — мягко ответила она, наклоняясь к нему. — Я люблю тебя и не хочу никуда уезжать.

— Зато я хочу, чтобы ты уехала!

Она отодвинулась от него, он посмотрел на нее, помолчал и тихо проговорил:

— Мне хочется умереть. — Он продолжал с закрытыми глазами. — И это все, чего я хочу. И почему только… Господи, почему я все еще живу? — Он открыл глаза и посмотрел на нее. — Ответь мне. Где же справедливость? — Он как будто обвинял Рафаэллу. — Почему я не умираю?

— Потому что ты нужен мне, — мягко сказала она, но Джон Генри покачал головой и снова отвернулся. Он долго не произносил ни слова, и когда она осторожно приблизилась, то увидела, что он крепко спит. Ей было больно оттого, что он несчастен. Это означало, что она что-то делала не так.

На цыпочках в комнату вошла сиделка, но Рафаэлла знаком остановила ее, и они осторожно удалились на короткое совещание. Они решили, что он, скорее всего, проспит до самого утра. У него был длинный, трудный день сегодня, и Рождество не принесло в его жизнь никакого разнообразия. Да и ничто уже не могло развлечь его. Ему все осточертело.

— Если я понадоблюсь, я у себя, — прошептала Рафаэлла и медленно спустилась в холл.

Бедный Джон Генри, он действительно влачил жалкое существование. Но Рафаэлла видела несправедливость не в том, что он все еще жил на этом свете, а в том, что он пережил несколько ударов. Не будь их, то даже в его возрасте он мог оставаться в хорошей форме. Конечно, не в той, в какой был лет в пятьдесят-шестьдесят, но все-таки он мог еще быть жизнерадостным, веселым и деятельным. Но получилось иначе, и он имел лишь то, что имел. Его жизнь угасала.

Она медленно вошла в свою комнату, думая о муже, и постепенно ее мысли переключились на другое. Она думала о своей семье, которая отмечала Рождество в Санта Эухении, об отце, и незаметно для себя стала вспоминать о прошлом Рождестве в доме у Александра. И в сотый раз за этот день она вспомнила слова Алекса, которые он сказал на побережье: «Я буду ждать… Я буду ждать…» Его голос так и звучал у нее в голове. И сидя одна-одинешенька в своей комнате, она гадала на самом ли деле он был сейчас дома. Была половина восьмого, час, подходящий для официальных визитов, и она вполне могла пойти прогуляться. Вот только куда принесут ее ноги? А что если пойти к нему? Глупо? Или нет? И стоит ли это делать вообще? Она знала, что не стоит, что ее место здесь, в огромном пустынном особняке Джона Генри. Время шло, и внезапно она почувствовала, что не может не пойти, пусть хоть на минутку, хоть на полчаса, только чтобы взглянуть на него. Она понимала, что это сумасшествие, но в половине девятого ее, как ветром, сдуло с кресла. Она была не в состоянии оставаться дома ни одной минутой дольше. Она должна идти.

Рафаэлла быстро набросила красное шерстяное пальто на простое черное платье, надела высокие узкие черные сапоги, набросила на плечо черную кожаную сумку, наскоро расчесала волосы. Ее сердце колотилось от радостного ожидания, она осуждала сама себя за то, что идет к нему, и улыбалась, представляя его лицо, когда он откроет дверь. Она оставила записку, что вышла погулять и, возможно, зайдет к друзьям на огонек, на случай если ее хватятся. И, как на крыльях, полетела к маленькому домику, в котором не появлялась уже пять месяцев.

Увидев этот дом, Рафаэлла остановилась и долго просто стояла и смотрела на него. У нее было чувство, что она потерялась в чужом городе, и теперь, через полгода, нашла дорогу домой. Даже не пытаясь сдержать улыбку, она перешла улицу и позвонила. За дверью послышались быстрые шаги. После небольшой паузы дверь открылась, и она увидела Алекса, боявшегося поверить своим глазам. Наконец, он улыбнулся ей в ответ.

— С Рождеством! — сказали они хором и расхохотались. Он с поклоном пригласил ее войти:

— Добро пожаловать домой!

Она вошла, не сказав ни слова.

Теперь гостиная была обставлена по всем правилам. Алекс и Мэнди сами подбирали предметы обстановки, объездив множество аукционов, распродаж, универмагов, художественных галерей и антикварных лавок. То, что у них получилось, являло собой сочетание раннего американского стиля и стиля французской провинции. Стены были отделаны декоративным мехом, гостиную украшали репродукции французских импрессионистов, большое количество серебра и керамики, а также старинные книги. На каждом столе стояла огромная ваза с цветами, и в каждом углу росли комнатные растения, которые сверху донизу обвивали камин в смежной гостиной. Обивка была кремового цвета, маленькие декоративные подушки тоже были отделаны мехом. Несколько подушек Аманда связала своими руками специально для Алекса. После его разрыва с Рафаэллой она еще больше привязалась к дяде, чувствуя потребность заботиться о нем. Тем более, что больше некому было это сделать. Она ворчала на него за то, что он плохо ест, ему не хватает витаминов, не высыпается, ездит слишком быстро и не следит за садом. В свою очередь Алекс подшучивал над ее мальчиками, говорил, что она не умеет готовить, не умеет краситься и одеваться, и непостижимым образом помогал ей чувствовать себя самой симпатичной девчонкой на свете. Они вместе вели хозяйство, и переступив порог, Рафаэлла сразу ощутила тепло и уют, который источали даже стены этого дома.