Ольга Строгова - Любовь приходит дважды

За ближним к сцене столиком начальной школы нарочно тянули время и не сразу брали бокалы с подноса, чтобы получше разглядеть склонившегося к ним Санта-Клауса. Но Санта, обладавший, видимо, сверхъестественным чутьем, быстро разместил последние бокалы возле тарелок и исчез в тот самый момент, когда Бельская вознамерилась дернуть его за бороду.

У столика Татьяны Эрнестовны и Ирины Львовны он задержался сам.

Хотя из-за этого маскарада ничего нельзя было сказать наверняка, Фея Ночи почти не сомневалась, что, прежде чем отойти, Санта улыбнулся и даже подмигнул им.

– Ира, ты видела? Видела? – С обтянутых черным шелком, задрожавших от волнения плеч Татьяны Эрнестовны градом посыпался серебряный бисер. – Это же… Не может быть!

– Не может, – согласилась Ирина Львовна, – сама подумай, как он сумел бы сейчас здесь оказаться? Это у нас с тобой галлюцинации. У тебя хоть в первый раз, а мне десять минут назад почудилось, что я вижу во дворе его машину…

Трудовику наконец удалось вылезти из-за стола, и он бочком, по-крабьи, вдоль стеночки, пробрался к громоздившимся у дверей ящикам из-под шампанского.

– Ни фига себе! – поразился одноглазый Пират, вытащив из ящика пустую бутылку. – Че мы пьем-то…

– Вот я и говорю, – продолжила Ирина Львовна, строго глядя на Татьяну Эрнестовну сквозь опустевший бокал, – надо всегда точно знать, что может быть, а чего нет… Потому что это очень важно…

Татьяна Эрнестовна, лихорадочно пудрившая носик, собралась было ответить, но тут на весь зал раздался пронзительный визг Манечки.

Фея Ночи вздрогнула и уронила на пол пуховку, почти совсем новую и очень дорогую. Это здорово разозлило Татьяну Эрнестовну, которая подумала о Манечке в не очень приличествующих культурной женщине выражениях.

Ирина Львовна медленно обернулась и сфокусировала взгляд на высокой фигуре Санта-Клауса, стоявшего рядом со сценой и протягивавшего бокал завхозу. Маленький ярко-алый вихрь, на ходу сдирая с себя дед-морозовские атрибуты и продолжая восторженно вопить, налетел на Санту и повис на его шее.

– Подумаешь, – заметил трудовик, убирая в ящик пустую бутылку с этикеткой «Асти Мартини» и доставая полную, – а вот я сразу же, как только увидел эту буржуйскую шипучку, догадался, что он – это он.

– Ну, с Новым годом, что ли? – провозгласила наконец улыбающаяся завхоз, и над залом поплыл хрустальный перезвон.

Санта-Клаус, больше известный присутствующим как Карл Роджерс, кивнул Екатерине Алексеевне и щелкнул тумблером на главном пульте управления всей новогодней техникой.

Свет в зале погас. Стоявшая в центре зала елка жарко полыхнула разноцветными огнями. Где-то далеко, на Дворцовой, а может, и на Красной, площади, и в то же время до странности близко тяжело и гулко начали бить часы. За окнами взвыла и взвихрилась новогодняя метель.

Учителя, потрясенные и очарованные, завертели головами, следя за полетом крошечных, светящихся в воздухе золотых и серебряных бабочек. Санта-Клаус пригоршнями доставал их из кармана и, дуя на ладонь, отправлял в короткое странствие над столиками. Покружившись немного, бабочки с легким звоном таяли, оставляя после себя тонкий хвойно-апельсиново-шоколадный аромат.

Манечка, изловчившись, поймала одну и попробовала ее на вкус – точно капелька росы с чуть заметным привкусом праздника.

Секретарша восторженно ойкнула и попыталась выскочить из-за столика, чтобы снова выразить волшебнику Карлу все свои чувства по поводу его приезда, но муж мягко удержал ее:

– Подойдем вместе, я тоже хочу с ним поздороваться.

Манечка скрипнула жемчужными зубками, но сдержалась.

– Хорошо, – пропела она, – пойдем вместе. Только шапочку свою с косами захвати, Снегурочка.

Физрук жалобно посмотрел на нее, но Манечка была неумолима.

Между тем, пока они препирались, пространство вокруг Санта-Клауса оказалось уже заполненным.

Быстрее всех опомнилась от магии и подскочила к нему Ирина Львовна. Вслед за нею, шурша костюмами и толкаясь, подлетели Фея Ночи, Лиса Алиса и Снегурочки из начальной школы, а потом и остальные.

Санта со всеми здоровался, кланялся, улыбался, сверкая белоснежной улыбкой на загорелом лице, целовал дамам ручки. С него тут же стащили бороду и колпак, так оно привычнее.

Санта выпустил в воздух последнюю партию бабочек, после чего снял свой алый кафтан с подложенной к животу подушкой и отдал на хранение трудовику.

Тот с важным видом принял кафтан, кивнул и включил школьную стереосистему. Учителя, готовые к акустическому удару, на всякий случай отступили на шаг; но вместо диких криков и завываний, вместо хриплого воя или тошнотворного мяуканья они услышали Музыку.

Это оказалась настоящая Музыка, негромкая и нежная, такая, что учителям-женщинам вдруг захотелось оправить складки длинных, со шлейфами открытых платьях и обмахнуться веерами из страусиных перьев. У каждой возникло желание, скромно и застенчиво улыбаясь, потупя глаза, протянуть руку кавалеру во фрачной паре. Под эту музыку можно было танцевать, медленно, томно и плавно, закинув на плечо партнеру обнаженную руку, можно было вполголоса обмениваться любезностями, признаваться в пылких чувствах или просто болтать, смеясь, о всяких милых пустяках. Эта музыка, минуя уши, проникала прямо в спинной мозг и сладостной волной стекала в кончики бальных туфелек.

Санта-Клаус, он же Карл Роджерс, улыбаясь, склонился перед Ириной Львовной, приглашая ее на танец. И, хотя вместо фрачной пары на нем была белая рубашка и модные вытертые джинсы (от красных санта-клаусовских штанов размера на четыре больше, чем следовало бы, он тоже успел избавиться, непонятно, когда и как), англичанка с радостью приняла приглашение.

– Танцуют все! – провозгласила завхоз и потащила из-за стола своего Михаила Ивановича, который только-только положил себе на тарелку четвертый кусок сладкого пирога.

Ну, все не все, но многие действительно танцевали. Самое главное, ни один мужчина, за исключением спящего вахтера, на месте не сидел.

Сыновья завхоза, понукаемые ее грозными взглядами, старались не наступать дамам на ноги и неумело бормотали комплименты. Племянник Екатерины Алексеевны, отличавшийся более живым, подвижным характером, приглашал одну за другой самых молодых и хорошеньких учительниц и пытался держаться с ними свободно и непринужденно.

У него не очень-то получалось, но это не имело особого значения.

Приведенные мужья танцевали только с собственными женами, но это тоже не имело значения.

Потому что в одном конце бального зала галантно, изящно и непринужденно ухаживал за дамами Карл, не оставляя без внимания даже самых пожилых и некрасивых, давно приклеившихся к стульям, а в другом конце пиратствовал взбодрившийся трудовик.