Лори Фрэнкел - До скорой встречи!

— Мне тоже, — признался Сэм. — Я и сам не подозревал, какое облегчение это принесет.

— Ты не просто редкий умник, ты лучше!

— Лучше?

— Да. Твой интеллект, Сэм, выше всяких похвал, на девять с половиной по десятибалльной шкале, но твои человеческие качества еще лучше, их вообще не измерить! — Твои тоже, — ответил Сэм. — Мы явно друг другу подходим. Мне кажется, нам стоит начать встречаться.

— Я люблю тебя, — сказала Мередит, рассмеявшись. — Ты ведь знаешь?

— Да, знаю. Я тебя тоже люблю.

После вечеринки жизнь снова наладилась. Техническая сторона причиняла все меньше проблем, а пользователи все лучше осваивали программу. Нападки прессы поутихли, да и Мередит научилась справляться с журналистами. Она повеселела, и беседы с Ливви стали более гладкими, отчего Мередит радовалась еще больше. Это ведь была замкнутая система: раньше расстроенная Мередит выводила Ливви из строя, отчего огорчалась еще сильней. Теперь это работало в другую сторону.

Как-то субботним днем в середине августа Мередит позвонил некий доктор Диксон из больницы Сент-Джайлс и сказал: им стоит приехать посмотреть, что творится с его подопечными. Мередит с Сэмом проводили субботу, безмятежно отдыхая на пляже парка Линкольна. Они валялись на песке, читали, наблюдали за паромами, наслаждались видом гор, солнцем, ветром и водой, но после этого звонка тут же собрали вещи и отправились в Сент-Джайлс. Они еще не знали, что их там ждет, но подозревали: о безмятежной неге речи не идет.

Доктор Диксон отвел их в палату на четвертом этаже восточного крыла — выкрашенную в бодрый желтый цвет комнату с большими окнами, полную света и воздуха, заваленную игрушками. На стенах был нарисован волшебный лес с симпатичными зверями. Печальней места Сэм в своей жизни еще не видел. По дороге доктор Диксон рассказал им то, отчего разрывалось сердце:

— У нас здесь три категории детей: те, кто поправится и будет более-менее в порядке; те, кому уготована быстрая и легкая смерть; и самая трудная категория — это дети, застрявшие между жизнью и смертью. Им становится хуже, потом лучше, потом немного хуже, потом гораздо хуже, а затем немного лучше, и они обретают надежду, им становится еще лучше, и надежда укрепляется, но потом им снова хуже и лучше, а потом они умирают. Свои короткие жизни они проживают у нас в больнице. Жизнь их родителей тоже сосредоточена здесь, и здесь же она обрывается вместе со смертью детей. Это самая трудная часть моей работы. Из-за вас стало еще трудней. Я хотел, чтоб вы сами увидели.

В небольшой палате в конце коридора на больничной койке, весь окруженный подушками, сидел малыш, судорожно прижимая к себе старенького плюшевого кролика и плача навзрыд. Повсюду торчали тонкие трубки — из носа, из руки, из живота. В лице ни кровинки, на голове — ни одного волоса, из-за болезненной худобы выставлена напоказ каждая косточка. Но мальчик плакал не потому, что был смертельно болен, а потому, что его отец, сидящий рядом, усердно пытался заставить сына набрать на ноутбуке текст электронного письма.

— Что ты сегодня делал? — ласково спрашивал отец.

— Играл с кроликом, — шептал сын.

— Напиши об этом!

— Не хочу.

— А что еще сегодня было?

— Уколы.

— Напиши об этом для папы.

— Не хочу! — плакал ребенок.

— Господи, но ему же не больше трех-четырех! — поразился Сэм.

— Вообще, ему семь с половиной, — сказал доктор Диксон. — Но писать письма все равно рановато, к тому же он почти не ходил в школу.

В соседней палате крошечная девчушка в розовой пижамке надрывалась с протянутыми к родителям ладошками:

— Хочу на ру-у-учки-и-и, зими на ючки-и!

Родители сидели поодаль, тоже рыдая, но не подходя к ребенку. Перед ними, повернутый к дочке, стоял ноутбук с включенной видеокамерой и открытым окном видеочата.

— Еще чуть-чуть, детка, и на сегодня закончим, — уговаривала, захлебываясь слезами, мать девочки. — Потерпи еще немного. Мамочке с папочкой это очень нужно. Скажи, какую ты любишь книжку. Покажи, как мычит корова.

Мередит побледнела так, что мальчик из первой комнаты показался бы на ее фоне здоровым. Она сказала, что ей нужно отлучиться, но не успела добежать до туалета, и ее вырвало прямо на пол в коридоре.

— Простите меня, — выдавила она.

— Со всяким случается, — ответил доктор Диксон.

— Не за это, — тихо произнесла Мередит и ушла искать дамскую комнату.

— Они пытаются выжать из детей достаточное количество электронной коммуникации? — спросил Сэм, хотя и сам прекрасно знал ответ.

— Да.

— Пока еще не слишком поздно?

— Именно.

— Но ведь уже слишком поздно!

— И да и нет. Еще не слишком поздно в том смысле, что дети пока живы. Но они не умеют читать, писать, пользоваться компьютером и уже никогда не научатся. А их родители тратят впустую драгоценные минуты, оставшиеся им до конца.

Сэм кивнул, пристыженно потупив взгляд, но потом прошептал:

— А если взглянуть на это с их стороны? Их дети все равно скоро умрут, а так у них хоть что-то останется.

— Память не должна быть такой, — покачал головой доктор Диксон.

— Откуда нам знать, как родителям лучше помнить своих детей? — произнес Сэм все еще тихим голосом. — Откуда нам знать, что облегчит их горе?

— Облегчать горе родителей — не моя забота. Дети — вот о ком я пекусь. У них остались считаные месяцы, недели, даже дни. Почему они должны провести их, перенося часть себя в компьютер?

— Но вы же продолжаете брать у них анализы, — мягко возразил Сэм, — назначать уколы и химиотерапию, влекущую болезненные осложнения. Вы продолжаете будить их среди ночи, чтобы взять кровь или измерить температуру. Подключаете к внушающим страх аппаратам. Приковываете к постели. Накачиваете медикаментами до такой степени, что они больше ничего не чувствуют. По-вашему, так они должны провести оставшееся им время?

— Процедуры действительно могут показаться жестокими, но они продлевают их жизнь. Я не собираюсь оправдываться перед вами. Также не вижу смысла вступать в дискуссию о медицине с программистом. Я не могу привести в палату к больному раком ребенку его собственную болезнь и показать ей, сколько горя она причиняет. Но я могу привести сюда вас и показать вам, сколько горя причиняете вы. И я призываю вас остановить это!

— Программа не рассчитана на детей, — произнес Сэм. — И никогда не была. С радостью объясню это любому, на кого вы мне укажете, или сделаю что-то еще, если, по вашему мнению, это поможет. Я понимаю: вы врач и ваша забота — пациенты. Мы же стараемся по мере наших сил позаботиться о тех, кто остается, когда их любимые уходят.

На выходе из больницы им на глаза попалось объявление, крупными буквами гласившее: «Новая жизнь для ваших любимых». Ниже чуть помельче было написано: «Самое время подготовиться к использованию сервиса „Покойная почта“. Успейте, пока любимые еще с вами! Узнайте как прямо сегодня!» Внизу объявления осталась лишь одна неоторванная полоска с номером телефона для связи. Мередит содрала объявление со стены, скомкала и швырнула прочь, выйдя на улицу. В машине она разрыдалась с такой силой, что Сэм решил: сейчас ее снова вырвет. Он и сам чувствовал, как тошнота подступает к горлу.