Светлана Демидова - Отдай мне мужа!

Я ошарашенно смотрел на женщину и медленно прозревал. Как же я сразу не догадался, что все дело в деньгах, в больших деньгах… Конечно, она же сестра Евы… У нее же тоже наверняка денег – куры не клюют…

– Ну, я вижу, что вы все поняли правильно! – Анна опять усмехнулась. – А теперь будьте любезны все же объяснить, что вы делаете в квартире моей сестры!

Я понял, что дальше не готов обсуждать тему ее освобождения. Пока не готов. И потому можно, пожалуй, ответить на поставленный вопрос:

– Видите ли, Ева пропала… Я…

– Она не пропала, – опять перебила меня Анна. – Ева в клинике.

– В какой клинике?! – Я с удивлением отшатнулся от этой ужасной женщины, но поскольку позади меня по-прежнему была картина, я пренеприятно стукнулся о раму затылком.

– В наркологической. Она слишком много пьет.

– Нет… Погодите… Этого не может быть! Я подвозил ее домой… где-то час назад… Она была совершенно трезвой!

– Вы просто не знаете алкоголиков. Им хватает трети стакана, чтобы впасть в полную прострацию. Чтобы опьянеть до потери рассудка, им и пятнадцати минут достаточно. Впрочем, я совершенно не обязана вам все это объяснять. Это вы объясните мне, как попали в чужую квартиру!

– Я… Я просто… Двери были открыты…

– Опять открыты? – Анна сморщилась. – Говорю же, что она совсем спилась…

Я вспомнил, как выглядела Ева в детском доме. Она была взволнована, расстроена, но никак не походила на опустившуюся алкоголичку, которых я на своем журналистском веку тоже повидал немало. Что-то не срасталось… Что-то во всем происходящем было не так, чувствовалось что-то противоестественное и даже жутковатое.

– Мне кажется, вы опять затеяли… – начал я, но Анна очередной раз не дала мне договорить:

– То, что я затеяла, вас никоим образом не касается, а потому я прошу вас покинуть квартиру!

– А если я не покину?

– А если не покинете, я все же сдам вас полиции. И вас арестуют за взлом квартиры моей сестры!

– Но я ничего не взламывал!

– Даже если и так, вы открыли ее украденными у моей сестры ключами. Кроме того… – Анна опять усмехнулась и показала на мою куртку, – у вас из кармана торчит кошелек Евы.

Я похолодел. Ответить на эти ее слова мне было нечем. Из кармана куртки действительно торчало удлиненное дамское портмоне вишневого цвета. Объясняться и оправдываться смысла не было. Я достал портмоне и бросил его на мягкий диванчик под картиной. Конечно, у меня хватило бы сил и ловкости, чтобы заломить этой стерве руки и привязать ее к барной стойке в кухне, например, длинным шарфом Евы, что брошен на тот же самый диванчик. Но что я буду с этого иметь? Ясно что: кражу, разбой, нанесение тяжких телесных… Пожалуй, не стоит так подставляться. С Анной надо бороться ее же методами. Правда, нормальному человеку, каким я себя все же считал, придется наступить на горло собственной порядочности, чтобы до этих методов опуститься… Но я это сделаю! Я буду не я, если не сделаю! В память о Лизе!

Я вышел из квартиры. Анна, глядя мне вслед, презрительно улыбалась. Она сразу заперла за мной обе двери. Я постоял на лестничной площадке, соображая, что предпринять в первую очередь. Ничего умного в голову не приходило, и я решил для начала забраться в свою машину, как в крепость, и чуть передохнуть от переизбытка впечатлений сегодняшнего дня. Возле машины я сунул руки в карманы джинсов, чтобы достать ключи, и наткнулся на мобильник Евы, который так и не выложил. Вот оно! До того, как явилась Анна, я же хотел просмотреть телефонную книжку ее сестры! Может, наткнусь на полезного человека!

Ни одного родственника Германа Панкина я не обнаружил. Такой фамилии в телефонной книге Евы не значилось вообще. Зато я нашел телефон Слесаренко Е.Г., адвоката. Недолго раздумывая, я позвонил Слесаренко.

– Добрый вечер, Ева Константиновна! – раздался у меня в ухе густой и раскатистый мужской голос. – Чем могу быть полезен?

– Это не Ева… Это ее… друг… – начал я. – Меня зовут Игорь Вишневский. Я работаю в газете… но… конечно, не в этом дело… Понимаете… мне кажется, что Ева Константиновна в опасности… Мне бы хотелось с вами поговорить… не по телефону…

Какое-то время Слесаренко молчал, видимо, размышляя о том, что услышал, потом спросил:

– А как я пойму, что вы ее друг?

Я смешался, тоже помолчал, соображая, как лучше ответить, и сказал следующее:

– У меня нет возможности сейчас это вам доказать в полной мере. Единственное, что я могу, это только дать понять, что многое о ней знаю. Например, я в курсе, что ее сестра Анна получила два года условно, что сама Ева хочет взять ребенка из детдома. Мальчика зовут Павликом… Я знаю, что…

– Достаточно, – прервал меня адвокат. – Про Павлика не знал никто, кроме меня, так что… Вы сможете подъехать в мою контору… где-то… через час?

– Конечно. Я на машине.

– Тогда записывайте адрес.

Адвокат Слесаренко Евгений Григорьевич вполне соответствовал своему мощному голосу. Это был высокий дородный мужчина лет пятидесяти, с хорошим умным лицом. Я долго, сбивчиво и, полагаю, довольно нудно вводил его в курс дела. Он слушал очень внимательно. Иногда, перебивая, задавал уточняющие вопросы, терпеливо ждал, пока я снова соберусь с мыслями и начну излагать более-менее связно, и даже делал какие-то пометки в блокноте.

– Это Ева Константиновна попросила меня заняться делом сестры. Она очень хотела изменить меру пресечения, и мы подали апелляцию на пересмотр дела в полном объеме, – сказал он, когда я наконец закончил.

– Но зачем?! – воскликнул я. – Не понимаю! Анна – страшная женщина! Я это сегодня понял окончательно! Ее место – в тюрьме!

– В этом деле важно не «зачем», а «почему». Понимаете, Ева Константиновна считала себя виноватой перед Анной.

– В чем?!

– Это старая семейная история. Их общий отец… Вы знаете, что Анна и Ева сестры сводные, по отцу? – Я кивнул. – Так вот! Их отец, Константин Иванович Полозов, не только лишил Анну наследства, но и при жизни не слишком ее баловал. Конечно, он не допускал, чтобы она впала в лишения и нищету, но помогал ей мало. Он, правда, способствовал тому, чтобы она получила хорошее образование, оплатил ее стажировку за границей. Кажется, в Англии… Но даже на работу в свою компанию ее не взял. Анне всего приходилось добиваться самой. А Ева имела все, что хотела…

– Отец не любил Анну?

– Откуда мне знать? Я вам передаю только то, что захотела мне сказать Ева Константиновна. Она говорила, что отец боялся ее матери, у которой были всюду большие связи, боялся лишиться бизнеса…

– Но Ева-то в этом не виновата!

– Видите ли, Игорь… по долгу службы мне приходилось много раз иметь дело с преступлениями, совершенными из зависти, перешедшей в неуправляемую ненависть. Не знаю, провинилась ли Ева перед Анной еще в чем-то, но и того, о чем я вам поведал, достаточно. Конечно, за отца дочь не может отвечать, но… В общем… Ева Константиновна винила себя в том, что долгое время считала такое положение дел нормальным, поскольку с этим выросла. Потом, когда поняла несправедливость отношения отца к Анне, тоже не могла ничего поделать. Матери и она побаивалась, а та запрещала ей любые благотворительные действия в пользу сводной сестры. Своих денег Ева не имела до тех пор, пока не скончался отец, а следом за ним – и мать. Ева Константиновна считает, что Анна просто не дождалась того момента, когда она могла бы отписать ей часть имущества отца, поторопилась.