Светлана Демидова - Отдай мне мужа!

Поставив свечу к Неувядаемому Цвету за здравие Евы, я еще раз перекрестился, как умел, и вышел из храма. Я не посмел просить у Богоматери ничего для себя. Пусть она позаботится о Еве. И если это будет нужно Еве, то между нами все же произойдет то, о чем я уже позволил себе мечтать. Мне захотелось курить. Я похлопал себя по карманам и вспомнил, что сигареты и зажигалка лежат в машине. Оглядевшись вокруг, понял, что иду по скверу в сторону, противоположную кафе, где осталась стоять моя «Волга». Обозвав себя идиотом, я все же решил не возвращаться, так как до чистого тротуара отсюда было ближе, чем от храма. Лучше идти по асфальту, чем по раскисшей дорожке. Выйдя из сквера, я оказался у цветочного магазина. Я всегда знал, что в этом месте находится магазин цветов, но сейчас его появление перед моими глазами показалось знаковым. Я поднял голову к вывеске. На ней было написано: «Розовый цвет». Раньше я ее тоже не замечал, хотя она явно висела давно, поскольку была заляпана застарелыми потеками дождя и тающего снега. По коже пробежали мурашки. Повсюду знаки, знаки… Лизины? Или это просто мое воображение распалилось?

Я тряхнул головой, но наваждение меня не оставило. Это Лиза хочет, чтобы я зашел сюда! И я зашел и купил букет розовых и белых роз, почти таких, какие цвели на жезле Богородицы. В редакцию я решил не ехать. Если что, потом отработаю вдвойне, втройне… Пингвин поймет. Он умный мужик, хотя иногда кажется настоящим бестолковым пингвином. Впрочем, кто сказал, что пингвины бестолковые?

Возле двери в свою квартиру я вдруг сдулся. Романтический флер испарился, и я показался себе смешным с букетом в руках в неурочное обеденное время. С чего я решил, что Ева ждет не дождется, когда я явлюсь к ней с райскими цветами? Жить у меня ее вынудили обстоятельства. Она и хотела бы съехать подальше от убийцы мужа, но пока некуда. И те взгляды, которые бросала на меня Ева Константиновна, могли означать только одно: «Когда ж, наконец, ты уйдешь из моей жизни навсегда?!»

Я хотел было спуститься вниз, чтобы бросить розы в урну у подъезда, но потом решил все же отдать их Еве. Зайду и скажу, что просто хотел порадовать затворницу, которая, кроме стен моей «хрущобы», ничего больше не видит. Соорудив на лице самое независимое выражение, я вошел в квартиру и сразу увидел Еву. Она сидела на ящике для обуви, как бывало всегда, когда я возвращался домой вечером. На мои розы она уставилась с ужасом в глазах.

– Что? Что случилось, Ева Константиновна? – испугался я.

– Ничего, – очень тихо произнесла она, не отрываясь от букета.

– Почему вы здесь сидите? Кто-то ломился в квартиру?

– Нет. Никто.

– Так почему вы здесь?

– Я всегда здесь.

– Как всегда? Зачем? Если даже вы все еще боитесь… кого-то… то в комнате, мне кажется, все равно как-то лучше и… теплее… Здесь здорово дует… Надо дверь менять, мне все не до того…

– Мне не дует. Я не замечаю…

Я как дурак стоял со своим букетом и не знал, что мне делать дальше. Она наконец отвела взгляд от цветов и посмотрела мне в глаза. И я понял, что сегодня все сделал правильно. Богородица меня благословила. И Лиза тоже… Я хотел сказать Еве, что цветы принес ей, но голос отказался мне повиноваться. Я еле выдохнул:

– Е-ва…

А она вдруг сорвалась со своего места, подбежала ко мне и обняла за шею. Ее голова оказалась у меня на груди. Мне ничего не оставалось другого, как обнять ее и прижать к себе. И мы долго стояли, тесно обнявшись и наслаждаясь этой жаркой теснотой. На полу возле нас лежал букет роз, выпавший из моих рук.

Потом случилось то, чего, как выяснилось, одинаково страстно мы желали оба.

– Я думала, ты меня должен ненавидеть… за Лизу… – сказала она, уже вытянувшись вдоль моего тела и еще слегка дрожа от только что пережитого.

– Но я же привез тебя к себе, – отозвался я и поцеловал ее в макушку.

– Я не могла понять зачем. Все гадала…

– Но ты же не могла не замечать, что я… говоря современным языком… тебя хочу!

– Откуда мне было знать, что ты не хочешь вообще всех женщин. Для мужчин это обычное дело.

– Для меня – нет. Я никогда не хотел никаких других женщин, кроме жены… А потом… кроме тебя. Конечно, в моей жизни случались женщины, но… В общем, я долго гнал от себя мысли о том, что между нами с тобой могло бы что-то произойти, поскольку рассуждал, как ты.

– Как я?

– Да. Я думал, что ты тоже никогда не сможешь простить мне смерть Германа.

Ева разомкнула руки и легла рядом на спину. Она помолчала немного, а потом сказала:

– Я никогда тебя в этом не винила.

– Почему? Это было бы так естественно.

– Не знаю… Может, потому, что когда я впервые тебя рассмотрела… не тогда, в пьяном угаре, а на трезвую голову, меня будто пронзило…

Она опять замолчала, а я, весь напрягшись, не смел расспрашивать дальше. То, что она сейчас скажет, может нас окончательно оправдать. Я очень надеялся на это. И Ева опять повернулась на бок, приподнялась на локте, пристально посмотрела мне в глаза и сказала:

– Меня пронзило осознание того, что ты – это… он! Он! Тот, который мне предназначен… Вовсе не Герман, а ты… Понимаешь?

Я сгреб ее в охапку, опять прижал к себе и прошептал на ухо:

– Я понимаю… Я все понимаю… Именно поэтому мы сейчас вместе… Я для тебя, а ты для меня – и только. А все, что было до этого, – лишь долгий и тяжкий путь друг к другу… Пострадали люди, но, наверно, без этого было не обойтись.

– Но это ведь жестоко!

– Жизнь – вообще очень жестокая штука. Но есть такие минуты, как сейчас… Их хочется прожить полнее и ярче именно потому, что знаешь: счастье зыбко, его запросто могут у нас отнять.

Ева вздрогнула и посмотрела на меня испуганными глазами. Я понимал, что она не могла не подумать об Анне. Разумеется, я не собирался рассказывать о встрече с ее сестрой. Я должен был успокоить Еву, но не знал чем, а потому стал снова ее целовать. Герман обманул Анну насчет фригидности ее сестры. Рядом со мной была живая, трепетная и очень эмоциональная женщина.

Я хотел увезти Еву в Пятигорск к матери. Теперь к этому были все основания. Она была моей женщиной! Моей! Той единственной, которую я должен был в этом мире обрести и обрел. Чтобы мы не прошли мимо друг друга, случилась эта страшная трагедия, но нас нельзя в этом винить. Все произошло помимо нашей воли. Мы не искали друг друга, мы жили, как умели. Я был уверен, что любил Лизу. Я и любил как мог до тех пор, пока не встретился с Евой. А Ева… Много позже она все рассказала мне о себе и Германе, и я понял, что он не обманывал Анну. Ева не могла откликнуться должным образом на его страсть, поскольку он не сумел разбудить в ней ее женское начало. Еве всегда казалось, что любовь – чувство духовное, нежели плотское, и постельные отношения не доставляли ей особенного удовольствия. Она просто терпеливо переносила их, раз уж мужчины без этого никак не могут существовать. «Я даже не могла предположить… Я не знала… Я не умела любить мужчину…» – говорила она.