Анна Гавальда - Просто вместе

— Им бы следовало работать вместе, — шепнула Полетта Камилле. — Маленький задира — у печей, высокий сеньор — в зале, это было бы потрясающе…

Кофе они пили на крыльце, и Бланш снова устроилась на коленях у Филибера.

Уф… Франк смог наконец приземлиться. После такого обеда он предпочел бы полежать, но, увы… Он предпочел бы свернуться калачиком, но… рядом была Камилла.

— Что это? — спросила она о корзинке, на которую нацелились все остальные.

— Пончики, — хихикнул он, — это было сильнее меня, я не смог удержаться.

Он спустился на ступеньку и сел, прислонившись к коленям своей красавицы.

Она положила ему на макушку блокнот.

— Тебе неудобно?

— Очень удобно.

— Вот я и говорю, тебе стоит об этом подумать, пышечка моя…

— О чем об этом?

— Об этом. О том, как мы вот тут сидим…

— Не понимаю… Хочешь, чтобы я поискала у тебя вшей в голове?

— Валяй. Ты поищешь вшей, а я кое-что другое.

— Франк… — вздохнула она.

— Да нет, чисто символически! Чтобы я на тебе отдыхал, а ты на мне — работала. Что-то в этом роде, понимаешь…

— Серьезный подход.

— Ага… Ладно, поточу-ка я ножи, раз уж предоставился случай… Уверен, на кухне найдется все, что мне нужно…

Они сделали круг по владениям на кресле и распрощались без неуместных любезностей. Камилла подарила хозяевам акварельный набросок замка, а Филу — портрет Бланш в профиль.

— Какая ты щедрая… Никогда не разбогатеешь…

— А, ерунда.

В самом конце обсаженной тополями аллеи Франк хлопнул себя по лбу.

— Карамба! Я забыл их предупредить…

Никто не отреагировал.

— Карамба! Я забыл их предупредить… — повторил он, повысив голос.

— А?

— О чем?

— Да так… Пустяки…

Ладно.

Они снова замолчали.

— Франк и Камилла…

— Знаем, знаем… Ты хочешь поблагодарить нас за то, что твой отец смеялся впервые с тех пор, как была разбита Суассонская ваза… [66] Имеется в виду легенда о Суассонской вазе, связанная с именем короля франков Хлодвига (ок. 466–511).

— Во… вовсе нет.

— Что же тогда?

— Со… согласитесь ли в… вы бы… быть моими св… моими сви… моими сви…

— Твоими сви что? Твоими свинками?

— Нет. Моими сви…

— Твоими свистунами?

— Н… нет, моими сви… сви…

— Черт, да кем твоими?

— Сви… детелями на моей свадьбе?

Машина резко затормозила, и Полетта ударилась о подголовник.

Ничего другого он им так и не сказал.

— Я вас предупрежу, когда сам буду знать больше…

— А? Но… Успокой нас… У тебя хоть подружка-то есть?

— Подружка?! — возмутился он. — Да никогда в жизни! Подружка… Какое мерзкое слово… Невеста, дорогой мой…

— Но ведь… Ей об этом известно?

— О чем об этом?

— Что вы помолвлены?

— Пока нет… — признался он, дернув носом.

Франк вздохнул.

— Узнаю Филу… Ладно, проехали… Только не присылай нам приглашение накануне свадьбы, идет? Чтобы я успел купить хороший костюм…

— А я — платье! — добавила Камилла.

— А я — шляпу… — подала голос Полетта.

Как-то вечером Кесслеры пришли на ужин. Они молча обошли квартиру. Два старых «бобо» [67] Бобо — «bobo» (франц.) — аббревиатура от «bourgeois-boheme» — буржуазная богема. были в отпаде… Сильное зрелище, что и говорить.

Франк отсутствовал, Филибер был безупречен.

Камилла показала им свою мастерскую. Здесь повсюду красовались изображения Полетты — в разных позах, в разных ракурсах, в разных техниках. Настоящий мемориал ее веселости, нежности, угрызениям совести и воспоминаниям, избороздившим морщинами ее лицо…

Матильда была растрогана, Пьер — воодушевлен.

— Очень хорошо! Замечательно! После прошлогодней летней жары старость вошла в моду, ты знала? Это будет иметь успех… Я уверен.

Камилла была подавлена.

По-дав-ле-на.

— Не обращай внимания, — бросила его жена, — это провокация… Мсье растроган…

— Черт, а это! Вы только посмотрите! Высший класс!

— Она не закончена…

— Оставь ее для меня. Обещаешь?

Камилла кивнула.

Нет. Эту она ему никогда не отдаст, потому что она никогда не будет закончена, а закончена она не будет потому, что ее модель никогда не вернется… Она это знала…

Тем хуже.

И тем лучше.

Она не расстанется с этим наброском… Он не окончен… Он зависнет в пустоте… Как и их странная, немыслимая дружба… Как все, что разделяло их на этой земле.

Как-то в субботу утром, несколько недель назад, Камилла работала и не услышала звонка. Филибер постучал ей в дверь.

— Камилла…

— Да?

— Ца… Пришла царица Савская… Она… ззздесь, в моей гостиной…

Мамаду была просто великолепна. Она надела самое красивое бубу и все свои драгоценности. Волосы на голове были выщипаны на две трети, тюрбан гармонировал с платьем.

— Я же обещала, что приду, но тебе лучше поторопиться, в четыре я приглашена на свадьбу к родственникам… Здесь ты живешь? И работаешь тоже здесь?

— Как же я рада снова тебя видеть!

— Эй! Не трать время попусту…

Камилла устроила ее поудобнее.

— Вот так. Сиди прямо.

— А я всегда держусь прямо!

Сделав несколько набросков, она положила карандаш.

— Я не могу рисовать тебя, не зная твоего имени… Ответом ей стал взгляд, полный величественного презрения:

— Меня зовут Мари-Анастасия Бамундела М’Байе.

Мари-Анастасия Бамундела М’Байе никогда не вернется в этот квартал в одеянии королевы Дьюлулу — деревни, где она родилась, Камилла была в этом уверена. Ее портрет никогда не будет закончен, и Пьер Кесслер никогда его не получит, ведь он не способен увидеть малышку Були, притаившуюся в руках этой «прекрасной негритянки»…

Если не считать этих двух визитов и вечеринки по случаю тридцатилетия коллеги Франка, где Камилла, совершенно распоясавшись, кричала «У меня аппетит как у барра-куды, ба-ра-ку-дыыы», не произошло ничего из ряда вон выходящего.

Дни становились длиннее, Филибер репетировал, Камилла работала, а Франк каждый день терял капельку веры в себя. Она его очень любила — и не любила, готова была отдаться — и не давалась, она пыталась — и сама не верила.

Однажды вечером он не пришел ночевать. Решил посмотреть, что будет.

Она ничего не сказала.

Он повторил опыт — раз, другой, третий. Напивался.

Спал у Кермадека. В основном один, в день внезапной смерти Полетты — с какой-то девкой.

Довел ее до оргазма и отвернулся.

— И все?

— Отстань.

Полетта теперь почти не вставала, и Камилла перестала задавать вопросы, но постоянно, днем и ночью, держала ее в поле зрения. Порой старушка пребывала в нетях, но в другие дни находилась в отличной форме. Камиллу это изматывало.

Где проходит граница между уважением к правам другого и неоказанием помощи человеку, которому угрожает опасность? Этот вопрос постоянно терзал Камиллу, но всякий раз, когда она, лежа среди ночи без сна, принимала твердое решение пригласить врача, старая дама просыпалась веселенькая и свежая, как утренняя роза…