Ольга Карпович - Поцелуй осени

Все потом, конечно, завертелось. Она давно не помнила, да и не могла упомнить всех своих мужчин и грандиозных событий жизни. Жила как хотела, ни с кем не считаясь, любила кого хотела, расставалась без сожаления. Казалось, все еще впереди, не жизнь, а оголтелое ожидание жизни. Какого-то самого главного ее события.

Тем не менее она часто и в ранней юности, и сейчас, чувствуя себя глубокой старухой, оставалась одна. Мимо шествовали целующиеся парочки, горделиво выставляли животы беременные, семейные пары с кучей измазанных шоколадом ребятишек веселились в разросшихся и ухоженных московских парках. Иногда ей казалось, что она доживает не свою жизнь…

И тогда, грубо обрывая саму себя, вспоминала, что судьба подарила ей маленького Артура, испуганного, потерявшегося мальчика, к которому она прилепилась всей своей издерганной, измучившейся душой. Чем-то они оказались неуловимо похожи — может быть, тем, что слишком рано научились терять, держать удар, не сдаваться, утирать кровь с лица и заново подниматься на ноги. Может, потому так и уцепились друг за друга, когда сжимавшая штурвал самолета рука безумного фанатика лишила их единственного, самого дорогого для обоих человека. Человека, смутный образ которого Лика видела каждый раз, вглядываясь в веснушчатое скуластое лицо своего приемного сына. И всякий раз приходило облегчение — Андрей не умер, нет. Какая-то частичка его осталась в этом, так похожем на него мальчике. И пока они помнят его, пока не устают говорить о нем — он жив.

Лика окликнула Артура. Он быстро кинул в воду остатки булки и поспешил к ней. Взял за руку, переплетя свои исцарапанные мальчишеские пальцы с ее. — Идем? — взглянула на него Лика.

Он коротко кивнул, снова показавшись ей удивительно похожим на отца. Мать и сын, взявшись за руки, направились к строящемуся мемориальному комплексу.

День был немного ветреный, осеннее солнце почти не припекало. Выбравшись из сабвея на станции «Саус Ферри», Лика с Артуром пересекли площадь Музея эмиграции, миновали Уолл-стрит. Чем дальше они продвигались к точке Гранд Зеро, где теперь в обязательном порядке высаживались из двухэтажных красных автобусов толпы туристов, тем медленнее, тяжелее становился их шаг. Артур брел, что-то тщательно высматривая на отполированной тысячами ног брусчатке, опустив не по годам раздавшиеся сильные плечи.

Лике тоже было не по себе. Пять лет прошло с тех пор, как она покинула этот некогда любимый ею город, пять лет не вдыхала легкого ветра, долетавшего с набережной. За эти годы многое изменилось в ее жизни, забылись лица, мучившие ее раньше, кошмары, какие-то тайные страхи и надежды. И лишь один и тот же сон приходил к ней каждую ночь. Сначала голос Андрея что-то ласково нашептывал ей, заставляя перепутать сон и явь, и она бежала, бежала, бежала на этот голос. Ее безумный бег вдруг обрывался, звук его голоса тонул в стозвучном стоне, рыданиях, зовах о помощи. В такие ночи она неизменно просыпалась с криком. В комнату вбегал испуганный сын, и они долго сидели вместе, обнявшись и всхлипывая. Но вот после гибели Андрея прошло три года, и Артур как-то незаметно перестал давиться рыданиями у нее на плече, все больше успокаивал:

— Ну что ты, мам. Это только сон. Я с тобой!

Он сильно вытянулся, стал всерьез заниматься боксом, возмужал, и Лику воспринимал теперь как беспомощного ребенка, о котором нужно заботиться. Он полюбил свою приемную мать слепо, преданно, принял ее как родную по крови.

Как-то, когда она вернулась после очередного рабочего дня в Останкино с вестью о том, что на месте Великого Нуля будет выстроен самый грандиозный мемориальный комплекс в мире и уже даже открыт музей, посвященный катастрофе того страшного сентября, Артур, ни секунды не сомневаясь, объявил, что они должны непременно поехать туда на годовщину гибели отца. Так и случилось.

Артур обернулся к Лике, открыто и ободряюще улыбнулся ей, подхватив под руку. И Лика пошла быстрее, внутренне замирая от предчувствия того, что ей суждено было увидеть. Они прошли базилику из красного камня, и тут же панораму низкого осеннего неба загородили острые, уносящиеся ввысь верхушки подъемных кранов. Казалось, не менее сотни тяжелых экскаваторов трудились за забором, тысячи рабочих сновали по строительной площадке. До самого последнего момента Лика была уверена, что все в этом страшном месте давно умерло, погребено без возможности восстановления. И вдруг… Здесь все жило, росло, кипело надеждой. И множество людей, самых разных рас и возрастов, собравшихся в этот день у будущего мемориала, как завороженные смотрели на зарождение новой жизни в том месте, где, казалось, навсегда было уничтожено все живое. Здесь были люди, потерявшие в тот страшный день родных и близких, друзей и знакомых, и те, кто просто пришел поклониться памяти жертв часа, когда мировое сознание перевернулось, и человечество столкнулось с тем, что настоящее зло — это не конфликты с коллегами, не личная неустроенность или безденежье. «Может быть, — подумалось Лике, — в тот день ее современники, этакие баловни судьбы, родившиеся в относительно спокойное время, не заставшие мировых войн и крупных конфликтов, впервые задумались о том, что есть в жизни по-настоящему важного. Может быть, для кого-то это стало толчком, чтобы раз и навсегда отринуть все мелкое, суетное, бессмысленное, научиться смотреть вглубь, жить моментом, не страшась завтрашнего дня, не загадывая на будущее».

Лика искоса взглянула на сына, заметила, что на скулах его вспыхнули пятна румянца, взволнованно дрогнули ноздри. Мальчишка резко вскинул руку и быстро, стараясь не выдать своего волнения, отер тыльной стороной ладони глаза.

Они подошли к забору вместе, положили пышный букет белоснежных лилий туда, где высилась уже груда других цветов. Лика достала из сумки толстую свечу в специальном стакане, Артур щелкнул зажигалкой, и над желтоватым восковым столбиком затрепетал огонек. Он дрожал и бился на осеннем ветру, но не гас, не желал сдаваться, маленький, горячий и отважный.

Артур обернулся к Лике, сжал ее руку. И, заглянув в его синие глаза, она невольно увидела его таким, каким он станет когда-нибудь, через много лет. Большим, сильным, бесстрашным мужчиной, которого ничто уже не сможет напугать и сломить. Мужчиной, так похожим на его отца…

— Как ты думаешь, — спросил он вполголоса, — папа… Он совсем исчез или… Или, может быть, он смотрит на нас откуда-то?

И она, притянув его к себе, легко поцеловала в пахнущие солнцем и ветром волосы.

— Конечно, он не исчез. Он всегда здесь, с нами. Потому что бытие и наша земная жизнь, она ведь не прерывается по чьей-то там прихоти и не заканчивается никогда, уж я это точно знаю. Видишь, как кипит все вокруг. — Она махнула рукой в сторону орудующих экскаваторов. — Жизнь не окончена, она продолжается. А твоя… твоя так и вообще только начинается.