Джоджо Мойес - До встречи с тобой

Теперь ее манеры казались еще более холодными, а действия — пропитанными мрачным умыслом. Я злилась на нее и злилась на Уилла. Злилась на то, что они сделали меня ширмой. Злилась на то, что много раз сидела и думала, как его порадовать, как сделать его жизнь более счастливой или хотя бы терпимой. А когда не злилась, то горевала. Вспоминала, как сорвался голос миссис Трейнор, когда она пыталась утешать Джорджину, и мне было искренне жаль ее. Я знала, что ее положение невыносимо.

Но самым сильным чувством был ужас. Открывшаяся истина преследовала меня. Как можно жить, считая дни до собственной смерти? Как мог этот мужчина, чьей кожи — живой и теплой — я сегодня утром касалась, решиться оборвать свою жизнь? Как случилось, что при всеобщем одобрении эта кожа через шесть месяцев будет гнить под землей?

Я никому не могла рассказать. И это было хуже всего. Я стала соучастницей преступления Трейноров. Усталая и вялая, я позвонила Патрику и сказала, что плохо себя чувствую и останусь дома. Ничего страшного, он бегает десять километров, ответил он. В любом случае он ушел бы из спортивного клуба не раньше девяти. Увидимся в субботу. Патрик говорил рассеянно, как будто мыслями был уже в другом месте, на очередном воображаемом треке.

От ужина я отказалась. Я лежала в кровати, пока тяжесть мрачных мыслей не стала невыносимой, и в половине девятого спустилась вниз и молча уставилась в телевизор, примостившись рядом с дедушкой, единственным членом семьи, который гарантированно не стал бы задавать мне вопросов. Он сидел в своем любимом кресле, вперив остекленевший взгляд в телевизор. Я никогда не знала, действительно он смотрит или размышляет совершенно о другом.

— Тебе точно ничего не надо, милая? — возникла рядом мама с чашкой чая. В нашей семье считалось, что любую беду можно исправить чашкой чая.

— Нет. Я не голодна, спасибо.

Я заметила, как она посмотрела на папу. В последнее время родители поговаривали, что Трейноры слишком много от меня требуют, так как уход за инвалидом оказался слишком тяжелым. Я знала, скоро они станут винить себя в том, что уговорили меня поступить на работу.

Пусть думают, что так и есть.

Парадоксально, но на следующий день Уилл был в хорошей форме — непривычно разговорчивый, самоуверенный, бойкий. Возможно, он говорил больше, чем в любой предыдущий день. Похоже, ему хотелось со мной поцапаться, и он был разочарован, что я не подыграла.

— И когда вы собираетесь закончить свою топорную работу?

Я убиралась в гостиной и подняла взгляд, не прекращая взбивать диванные подушки.

— Что?

— Мои волосы. Стрижка сделана только наполовину. Я похож на викторианского сироту. Или дурачка из трущоб. — Он повернул голову, чтобы я получше рассмотрела свой шедевр. — Или это ваше очередное альтернативное в и дение стиля?

— Вы хотите, чтобы я подстригла еще?

— Что ж, похоже, вам это понравилось. А мне хотелось бы не выглядеть как пациент психбольницы.

Я молча принесла полотенце и ножницы.

— Натан явно рад, что я снова стал похож на человека, — сообщил Уилл. — Хотя он заявил, что теперь, когда мое лицо стало прежним, надо бриться каждый день.

— Вот как.

— Вы же не против? А по выходным мне придется мириться с дизайнерской щетиной.

Я не могла с ним разговаривать. Мне было сложно даже посмотреть ему в глаза. Это все равно что узнать о неверности жениха. Странным образом казалось, что он меня предал.

— Кларк?

— Мм?

— Вы опять подозрительно притихли. Что случилось с невыносимой болтушкой?

— Простите, — сказала я.

— Опять Бегун? Что он натворил? Неужели сбежал?

— Нет.

Я зажала мягкую прядь указательным и средним пальцем и раскрыла лезвия ножниц, чтобы подровнять торчащие волосы. Ножницы зависли в воздухе. Как они это сделают? Инъекция? Микстура? Или просто оставят его в комнате, полной бритв?

— У вас усталый вид. Я не собирался этого говорить, когда вы пришли, но… черт побери… вы ужасно выглядите.

— Неужели?

Как они помогут человеку, неспособному пошевелить руками и ногами? Я уставилась на его запястья, всегда закрытые длинными рукавами. Я несколько недель считала, это из-за того, что он мерзнет больше нас. Очередная ложь.

— Кларк?

— Да?

Я была рада, что стою у него за спиной. Мне не хотелось, чтобы он видел мое лицо.

Уилл помедлил. Его шея, прежде прикрытая волосами, была особенно бледной. Она выглядела мягкой, белой и странно уязвимой.

— Вот что… извините меня за сестру. Она была… очень расстроена, но это не дает ей права грубить. Иногда она чересчур непосредственна. Не понимает, как это действует людям на нервы. — Он помолчал. — Наверное, поэтому ей нравится в Австралии.

— Хотите сказать, у них принято резать правду-матку?

— Что?

— Ничего. Поднимите голову, пожалуйста. — Я методично обрабатывала его голову ножницами и расческой, пока все волоски не были подстрижены и не усыпали пол вокруг его ног.

Все стало ясно к концу дня. Пока Уилл смотрел с отцом телевизор, я взяла лист бумаги из принтера, ручку из банки на кухонном окне и все записала. Сложила письмо, нашла конверт и оставила на кухонном столе, адресовав матери Уилла.

Когда я уходила, Уилл беседовал с отцом. Более того, он смеялся. Я замерла в прихожей с сумкой на плече, прислушиваясь. Почему он смеется? Что могло его обрадовать, учитывая, что всего через несколько недель он лишит себя жизни?

— Я пошла, — крикнула я через порог.

— Погодите, Кларк… — начал он, но я уже закрыла за собой дверь.

Во время короткой поездки на автобусе я пыталась придумать, что сказать родителям. Они будут в ярости, узнав, что я бросила идеальную, с их точки зрения, и хорошо оплачиваемую работу. После первого потрясения мать примет страдальческий вид и станет защищать меня, утверждая, что мне приходилось слишком тяжело. Отец, наверное, спросит, почему я не беру пример с сестры. Он часто об этом спрашивает, хотя не я разрушила свою жизнь, забеременев и требуя от родных финансовой поддержки и присмотра за ребенком. В нашем доме нельзя говорить ничего подобного, поскольку, если верить моей матери, это все равно что заявить, будто Томас не дар Божий, а все дети — дар Божий, даже те, которые частенько говорят «педик» и чье присутствие означает, что половина потенциальных кормильцев семьи не может найти себе приличную работу.

Я не смогу поведать им правду. Конечно, я ничего не должна была Уиллу и его семье, но не хотела, чтобы их донимали любопытные соседи.

Все эти мысли теснились у меня голове, когда я вышла из автобуса и пошла вниз по склону холма. А потом я завернула на нашу улицу, услышала крики, ощутила легкую дрожь воздуха и на время обо всем забыла.