Вера Колочкова - Ключи от ящика Пандоры

– Прости… Прости нас! – быстро глянув на Сашку, торопливо и успокаивающе заговорила Машка. – Может, мы и впрямь перегнули малость! Но ты нас тоже пойми, как нам тебя еще образумить? Мы же тебя любим. И папа тебя очень любит, он сам сказал! А тон – это да, наверное, реакция на стресс. А вообще мы ж не такие, ты знаешь…

– Знаю, Машенька. Потому мне и удивительно. И ужасно непривычно, будто девочек моих подменили.

– А тебя тоже будто подменили, – тихо проговорила Сашка, не поднимая глаз от тарелки. – Нет, ты и впрямь какая-то другая стала. Такое чувство, что ты совсем в себе не уверена и не понимаешь, куда тебя несет. Остановись, пожалуйста, пока не поздно. Жизнь на месте не стоит, все и впрямь может в одночасье в плохую сторону повернуться. А кстати, новость слышала? – подняла она вдруг оживившееся лицо. – Про Петра Яковлевича Горского.

– Нет. А что с ним случилось?

– Так он вчера Стеллу из дома выставил и даже успел на развод подать! Не понимаю, зачем ему эта бодяга была нужна – сначала разводиться с тетей Надей, потом на Стелле жениться, потом опять разводиться. Пожилой человек, а будто в игрушки играет. Видишь, как у некоторых все быстро с этими вопросами решается? Ты чего так побледнела, мам?

– Нет. Ничего. Искренне ему сочувствую.

– А чего ему сочувствовать? Если уж кому и сочувствовать, так это Стелле. Не успела, бедняжка, досыта хорошей жизни вкусить. Придется обратно в свою Мордоплюевку ехать. Так-то она ничего девчонка, прикольная.

– Саш, я удивляюсь, откуда из тебя этот цинизм ползет? Вроде раньше не замечала.

– Это ты про что? Про сочувствие к Стелле? Да ладно, дело житейское. Подумаешь, захотела девчонка пожить хорошо. Сейчас большинство таких, мам. Погоди, стоит Горскому свистнуть, еще сотня желающих прибежит.

– И ты бы прибежала?

– Я – нет. Вы же нас с папой по-другому воспитали, на своем примере. Нет, я уж по любви как-нибудь. Хотя желательно с материальной подоплекой.

– А без подоплеки – никак?

– Хм… Ничего не могу тебе сказать. Но лучше все-таки с подоплекой.

– Не знаю. Наверное, я и впрямь как-то неправильно живу. То есть в материальном смысле – неправильно. Мама нас со Снежаной одна воспитывала, и мы очень скромно жили. И одета я была из рук вон. Юбка да пара кофточек – все наряды. Но это не помешало нам с папой любить друг друга. Я любила его и не думала, кто он, что он, чей сын, богатые ли у него родители. Просто – любила, понимаете? Скажи мне тогда – отдай жизнь за Игоря, и отдала бы, не задумываясь. Да и потом тоже…

– Ну, вот видишь! Это ж грех – такой любовью пренебрегать! Вот и люби себе дальше. Поедем домой, а? И папа переживает, всю ночь не спал. Ну глупо же, честное слово!

– Я-то как раз любовью не пренебрегла, Саш. Это он пренебрег. А это вдвойне больнее.

– Ой, ну что за гордыня? В конце концов, обидчику всегда хуже, чем обиженному. Выходит, что ты гордая, а он так, дерьмо собачье? Он же повинился перед тобой, раскаялся, прощения попросил. А тебя вдруг понесло ни с того ни с сего с гордыней…

Ирина вдруг почувствовала – выдохлась. В отчаянии опустила глаза, с трудом сглотнула набежавшие слезы. Нет, отчего они никак не могут ее понять, весь разговор идет по одному и тому же кругу, и каждый круг еще больше отдаляет их друг от друга.

Доченьки, милые. Наверное, и это надо принять как новое откровение. И любить вас такими, не принимающими. Когда сами полюбите, может, и поймете…

– Мам, ты чего? Плачешь, что ли? Извини, мы не хотели тебя обидеть. Поверь, не такие уж мы эгоистки, нам просто и тебя, и папу жалко одинаково.

– Нет. Я не плачу. Я все понимаю. Просто… может, и в самом деле сменим тему? Давайте лучше чай пить! У меня ж еще оладушки есть, такие замечательные получились! Я сейчас…

Подхватилась, незаметно смахнула слезную сырость, образовавшуюся во внешних уголках глаз, поставила на стол тарелку с оладьями, нажала на кнопку электрического чайника. Все-таки когда суетишься – как-то проще. Еще и телефон на подоконнике заверещал, и к нему можно в суете кинуться.

– Да, Оль, привет. Нет, не дома. Я у тетушки. Мы тут с девчонками. Домой? Я не поеду, Оль. Да, правильно думаешь.

Сашка сидела, навострив ушки и прислушиваясь к разговору. Машка без пригляда сестры не растерялась, уже успела уплести пару пухлых оладушек. Ольга же продолжала свой пристрастный допрос в трубку:

– Значит, решилась все-таки? А ты как, навсегда или просто немного попугать?

– Я никого не собираюсь пугать. Не умею играть в эти игры, ты же знаешь.

– Да, я помню, ты у нас девушка шибко бескомпромиссная. Что ж, все понятно с тобой. Давай, диктуй адрес.

– Какой адрес?

– Ну, где ты там окопалась?

– А ты что, хочешь сюда приехать?

– А что, нельзя?

– Ну почему же? Пожалуйста: улица Папанина, восемь…

– Это на Маяке, что ли?

– Ну да.

– У-у-у, в какую тмутаракань забралась. А что там девчонки делают? Неужели, как декабристки, за матерью в сибирские рудники последовали?

– Нет. Они просто…

Хотела сказать – в гости, да язык не повернулся. Слишком уж звучит для слуха убийственно – дочки к маме в гости приехали. И вообще – страшно действовал на нервы насмешливый голос подруги…

– Ладно, жди. А какой номер квартиры?

– Пятьдесят шесть…

– Все, через полчаса буду. Девчонок домой отправь. Дело у меня к тебе, срочное.

Все, отключилась. А обидный осадок остался. Чего они насмешничают над ней кто во что горазд? Неужели все случившееся действительно так смешно? А может, и впрямь смешно? Если, допустим, отключиться и посмотреть на собственную ситуацию со стороны, как давеча, словно из зала кинотеатра. Да, смешное кино. Муж десять лет жене изменял, а она, дура, спохватилась. Молодец, как ловко ее за нос водил! Так тебе и надо, не зевай, значит! Нет, посмотрите на эту глупую гусыню, она еще и гордостью вся изошла, из дома ушла с чемоданами – после драки кулаками размахалась! Нет чтоб поплакать тихонько да простить великодушно от безысходности. А эта – нет, еще и детей мучит. Неинтересное кино, совсем глупое, аж зевать хочется…

– Это тетя Оля звонила? – вывел ее из короткой задумчивости Сашкин голос.

– Да. Чайник вскипел, сейчас чашки поставлю…

– Она что, сюда приедет?

– Да, через полчаса.

– Ну, тогда мы чаю быстро попьем да отвалим. Чего мы вам мешать будем, да, Маш?

– Вы нам совсем не помешаете, с чего ты взяла?

– Нет, мы поедем, пожалуй. Слышь, Машка…

Сашка повернулась к сестре, и глаза вдруг округлились, голос взвился возмущенной нотой:

– Ты что, полтарелки оладий сожрать успела?! Нет, ну ты посмотри на нее, мам. Ну бессовестная какая, глаз да глаз нужен! Скоро ни в одну дверь не войдет, проталкивать придется!

– Отстань от нее, Саш, не дави. Вот же взяла привычку – все время ее оговаривать! Пусть ест сколько хочет!