Джоэль Данн - Синдром Фауста

Он изрядно выпил, и теперь все, что раньше копил в себе, вдруг хлынуло наружу в потоке ненависти ко всему свету.

Мы сидели в дешевой греческой забегаловке. В оконном проеме в стене перед нашим столиком изредка мелькал колпак усатого повара. Он передавал официанту тарелки с шашлыками и кебабами.

Пахло жареным мясом, овощами и острой приправой. Это невозможно объяснить, но в таких дырах еда в большинстве случаев отчего-то вкуснее, чем в самых фешенебельных ресторанах. В коллизии изыск – простота безыскусность нередко берет верх. Наверное, потому, что она естественней.

– Бедная Румыния! – повторил Нику снова.

Но теперь грохнул по столу рукой так, что зазвенели рюмки.

– После византийцев – венгры, потом на целых пятьсот лет – турки. Мало было – еще на полстолетия русские…

Мелькнувший в окне поварской колпак замер: разносивший тарелки официант повернулся в нашу сторону. Но Нику не обратил на них внимания:

– Для Запада вся наша Восточная Европа – задворки. Там носы морщат в нашу сторону: мы, видишь ли, – плебс, а они – аристократия.

Я его не перебивал: в таких случаях лучше, чтобы скопившийся пар злости и ожесточения вышел наружу, тогда станет легче.

– А ты вот походи по стройкам, по гаражам, по фермам – повсюду мы, иностранные рабочие. Нас эксплуатируют и обирают. Но мы бесправны. И молча все сносим. А что, скажешь, делать? Всюду – презрение и равнодушие…

Я отодвинул от него бокал, но он вновь придвинул его к себе и налил бренди. От скопившейся ярости он выдул его как водку – на одном дыхании.

– Только вот не секут эти идиоты, что если они не подкрасят свою голубую кровь нашей красной, – румынской, украинской, польской, болгарской, – в ближайшем будущем мечетей в Европе будет больше, чем церквей, а латинский шрифт заменит арабский.

Он на мгновение замолчал и стал ожесточенно стучать ножом по тарелке.

– Запад гниет, – гремел он на весь шалман, – Не знаю, как там у вас, в Штатах, но здесь… Десять миллионов арабов во Франции, десять миллионов турок и курдов с арабами в Германии. А Англия, Голландия, Бельгия, Испания?..

Я кивнул: хотел показать, что внимательно его слушаю:

– Так ты, выходит, за Европу без…

– Без черножопых, да! – отрезал он, не задумываясь, и на висках его четче обозначились желваки.

– А я-то думал, что в двадцать первом веке людей делят не по цвету кожи и религии…

– Ты из меня расиста не делай, – Нику с силой топнул ногой по полу. – Для меня – что черный, что желтый – лишь бы такой же европеец по убеждениям, как я. И чтоб не превращал Париж в какой-нибудь Риад, а Лондон – в Тегеран…

Мне с трудом удалось его вытащить на улицу и усадить в такси. Он все еще бушевал, но, слава богу, по-румынски. Утром Нику пришел ко мне извиняться.

– Руди, – скривился от неловкости, – ну, вы сами понимаете, выпил человек…

Я кивнул и жестом руки показал, что все, мол, в порядке, и я нисколько его не осуждаю. Но видно, ему все же хотелось сгладить впечатление, произведенное на меня с пьяных глаз. Он вдруг озорно подмигнул мне и прищелкнул пальцами:

– Как там с Галатеей, а?!

Я сделал вид, что думаю о чем-то другом, и потому не обратил внимания на его слова. Но Нику не намеревался отступать: ему необходим был реванш:

– Знаешь, кем был ее отец? Генералом! Внешней разведкой занимался. За границей жили. Она и языки поэтому знает.

Я думал, что если начну бриться, он уйдет. Не тут-то было. Став за моей спиной так, что мог видеть мое лицо в зеркале, Нику скрестил руки на груди и продолжал:

– И замуж она тоже вышла не за кого-нибудь: за нашего военного атташе. От него у нее и дочь – студентка в Сорбонне. После развода вначале в Париже жила, а потом сюда переехала, в Швейцарию.

Я тщательно рассматривал свою физиономию в зеркале. Надувал поочередно щеки, Двигал за щеками языком. Приближался и отдалялся от зеркала. Морщился. Все, чтобы показать: ни ты, ни твои рассказы меня нисколько не интересуют.

– Тут у нее подружка близкая работает, тоже оттуда. Она-то ее сюда и пригласила, – сказал он с намеком.

Я не сдержался и повернулся к нему лицом:

– Лесбиянка, что ли?

– Спроси у нее сам, – оскалился Нику. – Если такой смелый…

Сносить его хамство я не собирался:

– Слушай, – а откуда у тебя такая информация? Ты что, тоже в разведке работаешь?

Нику дернулся, словно его ударило током. Взгляд стал сразу жестким, колючим.

– Руди, я – только гастарбайтер. Если бы я был тем, за кого вы меня приняли, мне бы не пришлось ехать на заработки за границу. – И перевел разговор на другую тему: – Вы говорили, что собираетесь сегодня ехать? В Лозанну?

– Нет, – выдавил я из тюбика на палец мазь, которую втирал после бритья, – сегодня – во Фрибург…

На следующее утро, перед тем как отправиться на вокзал, я позвонил Пачелли. Трубку сняла секретарша.

– Если вы не соедините меня с ним немедленно, – зловеще произнес я в трубку, – я появлюсь в вашем офисе сам и устрою скандал. Представляете, какое впечатление это произведет на ваших клиентов?

И через полминуты услышал голос Пачелли.

– Мистер Грин, импульсивность в нашем деле – злейший враг успеха, – едва поздоровавшись, поспешил он поставить меня на место.

Я решил сыграть ва-банк.

Накануне вечером, просматривая в телефонной книге Цюриха адреса адвокатских контор, я выбрал самую красочную рекламу:

– Месье Пачелли, я разговаривал с адвокатом Гальдером в Цюрихе, и если вы ничего сделать не в силах…

Меня пощекотал мелкий смешок:

– Милый друг, я делаю все не только возможное, но и невозможное. Вы просто себе не представляете. Я даже созванивался с его высочеством…

– Устройте мне с ним встречу. Я его быстро уломаю.

Пачелли помолчал секунду-другую, по-видимому, чтобы я лучше представил себе свою собственную наивность. Затем, кашлянув, задумчиво произнес:

– Да, но его высочество наотрез отказывается с вами встречаться…

Голос судейского крючка звучал жестче, даже злорадней, чем следовало бы.

– Какого черта?! – обозлился я.

– Повторить вам, что он сказал? – Сталь в голосе Пачелли стала еще острее и теперь могла порезать. – Наверное, все же лучше своими словами, вы не думаете?

– Да скажете вы, наконец, или нет? – гаркнул я.

– Конечно-конечно, – вдруг тихо зазвенел в его голосе веселенький колокольчик. – Его высочество говорит, что вы – бастард, а таких в королевских конюшнях всегда было навалом…

Меня обожгла волна ярости:

– Дайте-ка мне его номер телефона. Я пытался его разузнать, но он засекречен.

– Вы только все испортите, – уже спокойнее, увещевая меня, сказал Пачелли.

– Из какого нафталина вы только вытащили этого червяка?

– Он ведь, если я не ошибаюсь, – ваш сводный брат, – хмыкнула трубка.