Вера Копейко - Снежное дыхание любви

Из-за ширмы, быстрее, чем через минуту, выскользнула девушка. Она держала перед собой прозрачный пакет, внутри которого, как только что в чайнике, лежали два букета.

— Ох, — не удержалась Нина. — Как здорово.

Дима взял пакет и отдал Нине.

— Дели, — сказал он. — Какой тебе, какой мне.

— Вот, — Нина пошуршала бумагой, вынула один. — Это тебе. А вот этот — мне.

Дима засунул букет в нагрудный карман флисовой рубашки. Нина заметила небрежность жеста, отвернулась к стеклянной двери. Он накинул куртку ей на плечи, помог надеть.

За высокими домами отгорал один из последних солнечных дней сентября, так похожий на летний. В общем-то, с печалью подумала Нина, может, даже не день отгорал, а их общее с Димой прошлое?

Она уткнулась носом в букет. Никакого запаха. Он перешел в чай, который они выпили.

Нина забралась в кресло с ногами, укрылась синим пледом до самого подбородка и смотрела на книжную полку. Там, на фоне разноцветных корешков, стояла узкая керамическая миска, в которой плавал чайно-лилейный букет. Вот уж символ так символ, подумала Нина, и ее губы дрогнули.

Не пришлось долго ждать, чтобы узнать — от их с Димой прошлого тоже не осталось никакого запаха, как у ее букета. Свой он наверняка выбросил, едва они расстались возле школы. Она как раз на половине пути между их домами, голубая школа, к которой в это лето пристроили кирпичный корпус для малышей. В новом облике она стала чужой. Как они с Димой в новой жизни.

Нинины плечи опустились, руки метнулись к лицу, чтобы опередить слезы. Плотина, которую она выстраивала в последние дни с таким тщанием, не выдержала напора.

Нина рыдала, громко, отчаянно. За серым окном сеял свои мелкие капли осенний дождь, а они, эти капли, как самые настоящие семена, всходили, из них вызревали большие лужи.

Раньше она любила такую погоду. Под дождик хорошо читать, думать, наблюдать за морской свинкой, кормить рыбок, которым уютно и тепло в большом аквариуме с теплым светом.

Но сейчас ей хотелось умереть. Если она умрет, закончатся все мучения, все несчастья жизни, причина которых одна — ее лицо.

Нина резко отбросила плед, спрыгнула с кресла, кинулась к зеркалу. Рывком убрала с лица волосы. Снова, в тысячный, нет, многотысячный раз, она видела родимое пятно во всю щеку, багрово-синее, похожее на не проходящий кровоподтек. Когда-то ей хотелось подсчитать точно — перемножить прожитые годы на дни. Но какой смысл в этом сейчас? Она всегда будет жить с пятном на лице. Один на один с ним.

Поток слез замер, словно сильная рука всадила длинную иглу и что-то глубоко внутри нее заморозила. Как она могла? Неужели вот с таким лицом она думала, что…

Нине хотелось немедленно опустить волосы, не видеть пятна. «Не-ет, смотри, смотри, — безжалостно говорила она себе. — Дима всегда видел его. Все-гда… А ты — только когда смотрелась в зеркало. Как могло прийти в голову, что к ее лицу кто-то может привыкнуть? Кроме мамы, папы, бабушки?»

Глазами, полными ужаса, Нина смотрела на свою правую щеку, она упивалась этим зрелищем. Она не знала, сколько бы простояла еще, но часы на стене ударили по тишине и прорвали оцепенение.

Раз-два-три-четыре… Она считала по привычке. Бой и счет требовали вернуться в настоящее, в котором у Нины были обязанности. Она пока не умерла, значит, в четыре пятнадцать должна выбежать из дома, чтобы не опоздать на практическое занятие. Сегодня их группа должна препарировать грибницу шампиньонов. Нина выбрала своей специальностью микологию — науку о грибах.

Но она не шевелилась. Часы отбили свое и умолкли. В этой тишине Нина снова услышала голоса Димы и его однокурсницы в библиотечной курилке:

— Говорят, у каждого мужчины есть свой, — девушка по имени Майя, с которой они встретились на вечеринке у новых Диминых друзей в начале сентября, на миг умолкла, потом продолжила с особенной интонацией: — любимый, — подчеркнула она, — тип женщины?

— Правда? — спросил Дима с таким восторгом в голосе, будто услышал нечто особенное, а не простую банальность.

Майя захихикала, отвела волосы с лица, открывая безупречно чистые щеки.

— Говорят, я похожа на твою подругу Нину. Ты тоже думаешь, что она похожа на меня? Я о твоей подруге детства? — Майя засмеялась, помяла пальцами тонкую коричневую сигарету. — А еще говорят, ты поклялся всю жизнь быть при ней, до последнего вздоха?

— Вздоха? Ха-ха-ха, — Нина похолодела. — Разве ты не знаешь, что мужчины любят слушать вздохи и стоны… только в одном случае? — Дима засмеялся громче.

— Все так серьезно, да? — Майя тоже засмеялась.

Но Дима продолжал:

— Ты рассмотрела, что у нее на лице? — в его голосе Нина уловила не насмешку, а что-то, похожее на возмущение. — Тогда о чем ты?

Они не видели Нину, которая стояла возле таксофона. Она крепко стиснула трубку, со страхом ожидая, что еще скажет самый близкий друг.

— Детство кончилось, моя милая Майя… А вместе с ним — детская любовь, детские клятвы. Понимаешь, да? Все мы уже свободны от заморочек милого прошлого.

В тот момент Нина увидела себя со стороны — ей показалось, что по всему лицу разлился сине-багровый цвет родимого пятна.

Он прав, детство кончилось. Теперь не спастись, как раньше, под маской для фехтования, под маскарадной маской или под какой-то еще… Ей так все это нравилось…

В замочной скважине заскрипел ключ. Это мама.

Нина быстро прошлась пальцами по глазам, вытирая последние слезы, привычно занавесилась волосами, отступила в темный угол. Незачем показывать заплаканное лицо.

Но Марии Андреевне не надо смотреть на дочь, чтобы догадаться. Она слышала ее стесненное дыхание, казалось, даже уловила запах влаги от слез.

— Привет, — сказала она. — Что-то случилось?

Нина не собиралась рассказывать, что случилось на самом деле. Зачем? Мама расстроится, что хорошего? Переложить груз на другого — не значит освободить себя от него. Нина знала, что с самого рождения мама только о том и думает, как сделать ей операцию на лице.

Но внезапно, вопреки собственной воле, она призналась:

— Да, мама. Случилось. Ты сама знаешь, это должно было случиться. — Голос Нины звучал хрипло.

Мария Андреевна бросила ключи на галошницу. Кивнула.

— Я знала, такое может случиться. Со страхом ждала. Как жаль… Неужели с Димой? — Она настороженно смотрела на дочь.

— С кем же еще? — Нина чувствовала, как снова мокнут глаза. Она заставила себя перевести взгляд на окно, но и там дождь, теперь со снегом.

— По-моему, у тебя сегодня практические занятия, — мама переменила тему. — Ты не опоздаешь? Успеешь?

Нина поморщилась. Ехать в университет? В разобранных чувствах? Снова ловить в метро сочувственные, удивленные, насмешливые взгляды? С тех пор, как они с Димой расстались, она замечала их на себе всегда. Они мучили ее. Нина понимала, на нее всегда смотрели люди, но окруженная теми, кто не замечал, она не обращала на эти взгляды внимания.