Анна Берсенева - Антистерва

Он положил ладони ей на колени и резко их раздвинул; наверное, она судорожно сводила ноги, и это ему, конечно, мешало. Может быть, он должен был бы попросить, чтобы она раздвинула ноги сама, вместо того, чтобы дергать их в стороны так коротко и жестко. Но Лола была даже рада такой его бессловесной жесткости: она все равно не знала, что ей надо делать и как, и наверняка делала бы все бестолково, если бы стала прислушиваться к каким-нибудь словам, а не подчиняться простым и понятным движениям.

Она все время помнила, что надо постараться не вскрикнуть от боли, и тогда он, может быть, не заметит той глупой странности, которая его ожидает, — и не вскрикнула, хотя ей в самом деле стало больно, когда он наконец вдавился в нее, именно вдавился, даже протиснулся; иначе невозможно было назвать то, что ему с трудом удалось сделать между ее послушно раздвинутыми ногами.

Вскрикнуть-то она не вскрикнула, но губы все же прикусила, потому что боль оказалась не мгновенной, а долгой, натужной, как его давящее движение вглубь ее тела.

— Этого только не хватало… — процедил он сквозь стиснутые зубы.

Голос звучал сердито, но глаза, приблизившиеся почти вплотную к Лолиным глазам, сверкали каким-то совершенно другим чувством — впервые чувством, а не перламутровым равнодушием, хотя это чувство все-таки было в его глазах таким же неуловимым, как их цвет.

Ей показалось, что после этих слов он заторопился. Или так все и должно было происходить, даже если бы он не старался закончить все это поскорее? Этого Лола уже не поняла — от стыда она зажмурилась и поэтому больше не видела его глаз, а только чувствовала его движения у себя внутри; эти-то движения почему-то и казались ей торопливыми.

Через минуту он замер над нею, весь как-то выгнулся, задергался, словно в коротких судорогах, сразу же перекатился через нее и лег рядом. Лола не знала, что теперь делать, что говорить и надо ли вообще что-нибудь говорить. Он, во всяком случае, молчал, и она решила промолчать тоже.

— Тебя что, в гарем готовили? — наконец произнес Роман. — Сколько тебе лет?

— Двадцать семь, — пробормотала она.

— Азия, конечно, есть Азия, но я думал, у вас там от девственности все-таки пораньше избавляются. Оставь свет! прикрикнул он, заметив судорожное движение, которым она потянулась к выключателю. И добавил уже чуть мягче: — Не злись. Хоть предупредила бы, а то и правда, как будто изнасиловал… Ничего, это только в первый раз противно, а потом разохотишься.

— В борделе?

— Все-таки ты мне нравишься, — усмехнулся он. — Правильно реагируешь. К тому же у меня в связи с тобой, можно сказать, знаменательное событие произошло: ты первая девственница, которая попалась на моем сексуальном пути. Представь себе, даже в четырнадцать лет не удалось попробовать, что это такое: одноклассница оказалась опытной, как портовая блядь. Так что отдавать такой уникум в бордель, пожалуй, будет чересчур расточительно. — Он повернулся на бок, оперся локтем о подушку и окинул Лолу откровенно оценивающим взглядом. — Правда, имя у тебя примитивное. Лена… Стандартнее только Света и Наташа.

— Если бы я реагировала на тебя правильно, — пожала плечами она, — то сказала бы, что это не твое дело. Но поскольку мне наплевать, правильно я реагирую на твои претензии или неправильно, то сообщаю: меня зовут Лола. Меня все так называют, ничего доверительного лично для тебя.

— Лола, конечно, тоже не Бог весть что, — невозмутимо заметил он. — Во всяком случае, я что-то такое слышал. В каком-то фильме, кажется. Но все-таки не слишком затасканно. Если ты еще научишься не кутаться после секса в одеяло, то будешь смотреться вполне приемлемо.

Одеяло она натянула на себя как-то незаметно: ей было неловко лежать перед ним совершенно голой, и свет ночника казался ей теперь не матовым, а даже слишком ярким. Ей неловко было и смотреть на него, голого, но не накрывать же было одеялом и его! Он явно не стеснялся своего наготы, да ему и нечего было стесняться: у него были узкие, но ровные плечи, и гладкая кожа, и коротковатые, но не кривые ноги, и плоский, без капли жира живот. Промежуток между его животом и ногами Лола стыдливо обходила взглядом. И он, конечно, сразу это заметил, хотя как он мог это заметить, она не понимала. Он вообще не смотрел на ее лицо, только оценивающе разглядывал тело, словно размышляя, подходит оно ему или нет.

Роман усмехнулся, взял ее за руку, потянул к себе — довольно резко, так, что Лола ткнулась плечом в подушку, — — положил ее ладонь к себе на живот, потом подтолкнул ниже…

— Ну-ка сожми пальцы, — приказал он. — А теперь разожми. И еще раз то же самое. Сильнее, резче! Не стесняйся, мне это нравится. Вот так, молодец. — Он одобрительно похлопал ладонью по ее руке, вздрагивающей у него между ног. — Это даже хорошо, что ты ни хрена не умеешь, зато сразу научишься правильно. Веди себя во время секса так, как тебе это свойственно — резко, жестко, без соплей.

— Это соответствует желаниям мужчин? — насмешливо спросила Лола.

Изображать насмешливость ей было нелегко. Его тело жгло ей ладонь, она не чувствовала ничего кроме стыда, и единственное, чего ей хотелось, это поскорее отнять руку. Но сделать это она не решалась — все-таки она совсем не умела вести себя во время секса так, как это было ей свойственно в обычной, дневной жизни.

— Это соответствует моим желаниям. А тебе очень хочется выполнять чьи-то еще?

— Да уж твоих более чем достаточно.

— Вот и договорились.

— О чем? — удивилась Лола.

— Ты будешь выполнять мои желания, а я за это позабочусь о твоем быте.

— Твои предки не из бухарских эмиров происходили? — поинтересовалась она. — Такое впечатление, что женщин ты видел только в гареме.

— У меня самые обыкновенные предки, но дело не в них. Просто я не понимаю, зачем мне нужна женщина, если она не выполняет моих желаний.

— А вдруг ты окажешься извращенцем? Услышав это, Роман расхохотался.

— Для азиатской девственницы ты слишком просвещена в половых вопросах, — отсмеявшись, заметил он. — Не беспокойся, бить тебя плетьми из секс-шопа я не буду. В этом нет никакой необходимости: ты еще ничего не пробовала, так что раззадорить тебя будет нетрудно и незамысловатыми способами. Такой свежачок, как ты — редкая штука, а я люблю редкости. По-твоему, это извращение?

— Я не знаю, — вздохнула она. — Я ничего не понимаю… Я всего этого совсем не ожидала.

— Ну и что, что не ожидала? Я, знаешь ли, тоже не ожидал, что так оригинально проведу сегодняшний вечер. Но это же не помешало мне провести его именно так. Резче, жестче, — напомнил он. — Не ожидай сантиментов — ни от себя, ни тем более от других. Содержать женщину, которая привлекла мое внимание, это для меня такая малость, о которой не стоит даже задумываться. Просто мне кажется удобным распробовать тебя получше, а потом уж решить, не ошибся ли я в первом впечатлении. И тебе тоже это удобно. Скажешь, я не прав?