Анна Берсенева - Антистерва

«У меня таких стрессов — как снега зимой. Как в Москве твоей снега, конечно», — подумала Лола.

Но тут же старательно отогнала от себя эти мысли. Ничего в них хорошего не было, сплошной мрак, а ей сейчас совсем не хотелось мрака. Хотя бы на ближайший час. Напиться вусмерть, правда, тоже не хотелось — просто не привыкла напиваться, ни от горя, ни от радости, — но графинчик с вином она из буфета все же достала и спросила:

— Домашнее будешь пить? Оно сладкое.

— Я всякое буду, — ответил Матвей. — Отвык, правда, за два года. Тут же у вас больше по наркоте ударяют, чем по алкоголю. Великое дело традиция, — насмешливо добавил он. — Вот вино пророк Мухаммед запретил употреблять, народ и воздерживается, вина приличного днем с огнем не найдешь, а насчет травки не оставил указаний, так даже дети курят лет с пяти.

— И неправда, — обиделась Лола. — У нас сладкое вино очень хорошее, не хуже, чем во Франции. Даже лучше, наверное, потому что климат жарче. Мы вино всем двором делали. Видел, кишмиш во дворе растет? Из него и делали каждую осень. Раньше, — уточнила она.

— Ты села бы уже, а, именинница? — сказал Матвей, наливая вино в бокалы с таким же, как на графинчике, морозным хрустальным узором. — Скатерть постелила, закуску поставила, вино на столе — садись, выпьем наконец за твое здоровье и счастье.

— Особенно за счастье, — улыбнулась Лола. — Что ж, спасибо за пожелания. — Сладкое вино, сделанное из дворового винограда, стояло в буфете уже неизвестно который год, но не портилось, а только становилось лучше. — А зачем тебе моя соседка нужна? — напомнила она, отпив два глотка.

— До дна, до дна, — потребовал Матвей. — Не хочешь вусмерть, не напивайся, но до дна положено. За собственное-то здоровье! А соседке я деньги должен передать. Зое Петровне Гордеевой.

— Ой, так ты, значит, с Людкой вместе служишь! — наконец сообразила Лола; до сих пор, за всеми волнениями, у нее просто не было времени догадаться о таком простом обстоятельстве. — Ну, как она там у вас?

— Там у нас она прекрасно, — пожал плечами Матвей. — Она же не в рейды ходит, а бухгалтерию ведет и вообще с бумажками возится — что ей сделается? А вот вы здесь у себя, по-моему, не очень.

Ну да, — вздохнула Лола. — Тетю Зою в больницу вчера положили. С гипертоническим кризом. Еще брать не хотели, — сердито добавила она. — Говорили: не инсульт же! А форточку у нее закрыть я забыла.

— Завтра закроешь, авось не влезут, — успокоил ее Матвей. — Вон решетки какие, как в зоопарке. Что у тебя, что у нее.

— Только хищники не внутри, а снаружи, — усмехнулась Лола. — Но тетю Зою ведь теперь не скоро выпишут. Все-таки подлечат немножко, раз уж положили.

— Я деньги тебе оставлю. А то я же завтра обратно на заставу отбываю. Мы с начальником на два дня только приехали, приборы ночного видения купить. Инкассатора взяли, вот деньги и появились, — объяснил Матвей.

— Как — инкассатора взяли? — удивилась Лола. — И что, можно вот так спокойно тратить… такие деньги?

— Не все, конечно, — пожал плечами он. И вдруг догадался: — А ты что, подумала, мы того инкассатора взяли, который выручку из магазина вез? — Он расхохотался так, что вино заплескалось в бокале. — Мы же бандитского, ну, который в Афганистан деньги за наркоту носит! Часть денег нам на техническое оснащение и оставили. А то у них ведь, у наркобаронов, только тарелочки с неба не хватает, а у нас нету ни фига, — объяснил он.

— Как же ты к своему начальнику собирался возвращаться? — спросила Лола. — Ночью через весь город, да еще русский, да еще в форме! Здесь тебе не Москва, знаешь ли.

— Да я вообще-то и не собирался сегодня возвращаться, — ответил Матвей. — Замотался днем, к вечеру только сюда выбрался. Думал, у Зои Петровны этой переночую, не выгонит же она дочкиного сослуживца.

— Конечно, не выгнала бы, — кивнула Лола. — Но и я не выгоню, можешь не волноваться.

— Я и не волнуюсь, — улыбнулся он. — Ты барышня самоотверженная — перевязываешь защитника родины, пловом угощаешь…

— Ладно-ладно, без намеков, про плов я и так помню, — засмеялась Лола. — Через десять минут будет готов. Каждый сорт риса требует своего времени, своей соли и своей воды, — объяснила она. — Моя мама сырую рисинку на зуб пробовала и с точностью до минуты все это определяла.

— А где она сейчас? — спросил Матвей.

Лола не ответила, и он не стал переспрашивать. То ли вино настоялось за несколько лет до немыслимой крепости, то ли просто она, тоже впервые за несколько лет, наконец ослабила напряжение, в котором жила постоянно, — но, выпив до дна первый бокал и до половины второй, Лола почувствовала, что голова у нее приятно кружится, а перед глазами летают легкие золотые искорки. В их неожиданном праздничном сверкании все выглядело необыкновенным и прекрасным — и яркий салат на узорчатой скатерти, и хрустальный графин, и подрумяненная лепешка, от которой Матвей отламывал большие куски… Есть он хотел зверски, это сразу было видно, но точно так же было видно, что воспитание сидит в нем все-таки глубже, чем может проникнуть даже самый сильный голод.

Только теперь, расслабившись, Лола наконец разглядела его получше. Да, собственно, и разглядывать было особенно не надо: что парень красавец, понятно было сразу. Одни зеленющие, как молодая трава, глаза чего стоили!

— Загорел ты сильно, — чуть заплетающимся языком сказала Лола. — Прямо как таджик.

— А может, я таджик и есть, — засмеялся он. — А что, памирский таджик, скажешь, не похож? У них же у всех глаза зеленые, вот как у меня. Или как у тебя, кстати. У вас тут на Памире, говорят, воины Александра Македонского в свое время нашалили, потому и глаза у народа светлые. Так что я за местного схожу без вопросов.

— Пока говорить не начинаешь, — заметила Лола. — Тут уж тебя с местным не спутаешь: говоришь по-московски.

— А ты откуда знаешь, как по-московски говорят? — хмыкнул он.

— Приходилось слышать. Как же тебя мама с папой в солдаты отпустили? — поинтересовалась она, кивнув на сержантские лычки на погонах его гимнастерки.

— А они и не отпускали. Я без спросу.

— Настоящим мужчиной хотел стать? — насмешливо спросила Лола.

— А я с самого начала настоящий был, — в тон ей ответил он. — Без дополнительной обработки.

— Тогда зачем?

— Зачем, зачем! Затем, что та жизнь, которую я вел, — та жизнь была не по мне, — сказал Матвей.

Вид у него при этих словах был серьезный, но в глазах плясали чертики.

Лола расхохоталась так, что выступили слезы, и золотые искорки, летавшие перед глазами, превратились в целые озерца веселого света.

— У тебя что, жена беременная? — отсмеявшись, спросила она. — Или светскую жизнь очень любит?

— Да-а, коричневого Толстого девушка читала! — Матвей покрутил головой и тоже улыбнулся.