Анна Берсенева - Антистерва

Гостей пригласили к столу, накрытому в зале, и Борис как-то незаметно усадил ее рядом с собой. Она тут же вспомнила слова Кобольда: «Надо будет — ляжешь», — и настроение у нее испортилось окончательно. Вдобавок еще и Сеня уселся рядом с хозяином прямо напротив Лолы, сверля ее таким взглядом, словно у нее в лифчике была спрятана бомба. Хорошо хоть стол был широкий, поэтому взгляд охранника не упирался ей в лоб. А Кобольд и вовсе не смотрел в ее сторону, беседуя с разговорчивым усатым Игорем.

«Да что это я? — рассердилась на себя Лола. — Какая мне разница, кто где сидит, кто на меня как смотрит? Пропади они пропадом все!»

Покачивалась где-то на поверхности чистой воды яхта, обступали ее причудливые берега фиорда, а она сидела тут среди чужих людей и не чувствовала в своей жизни даже того маленького, чуть теплящегося смысла, который едва ли не впервые после детства почувствовала, когда входили на закате в Неаполитанский залив и на рассвете — в Бококоторскую бухту.

— Попробуйте пршут, — услышала Лола и вздрогнула: так некстати ворвался в ее мысли голос Бориса.

Впрочем, и мысли были не такие, о которых стоило бы сожалеть.

— Пршут — это что, вино? — спросила она.

— Это копченый окорок. В горах в каждой деревне есть сушарня, коптильня то есть, в которой его делают. А вино к нему подходит «Вранац про корде». Вот это, красное.

Он налил вина в Лолин бокал; алое пятно переливчато легло на скатерть.

— «Про корде»? — переспросила она. — Сердечное вино?

— Да, кажется, латинский корень именно такой, — кивнул он. — Хорошее вино. Хотя самое лучшее, чтобы вы знали, домашнее, молодое. Называется црмничко вино. Его тоже в горах делают и закусывают свежим инжиром. Если вы приедете в октябре одна, я вас отвезу, попробуете.

Последнюю фразу он добавил с такой невозмутимостью, как будто не было бы ничего удивительного, если бы Лола специально приехала в октябре, чтобы путешествовать с ним по горам и пить молодое вино.

— Странно, что вы сказали хотя бы «если», а не «когда», — усмехнулась она.

— Я похож на хама? — Борис приподнял бровь.

Этот эффектный жест недоумения был так же отточен, как все его жесты и слова.

— Не похожи, — согласилась Лола. — Да, я забыла, ведь вы отсюда родом, кажется?

— Не вижу связи между хамством и моим происхождением, — заметил он.

— Я не то имела в виду, — смутилась она. — Конечно, никакой связи. Я просто догадалась, что вы приглашаете меня попробовать црмничко вино потому, что хотите показать здешние достопримечательности.

— Совсем не потому, — возразил Борис. — Если я не хам, это еще не значит, что я экскурсовод. А вы сами, кстати, откуда родом?

— Из Таджикистана.

— Да? — Лоле показалось, что в его голосе мелькнул какой-то особенный интерес. — Так Кобольд, значит, в Душанбе с вами познакомился? Когда интересовался комбинатом?

— Понятия не имею, чем он интересовался, — пожала плечами она. — Мы познакомились в Москве.

— Занимательно… — пробормотал Борис. — Ладно, оставим это пока. Вы на горячее что предпочитаете: мясо или рыбу?

— Все равно.

Она заметила, что он постарался перевести разговор на другую тему. И что сделал это на редкость неуклюже, тоже заметила: предпочитает она мясо или рыбу — это могло интересовать скорее официанта, чем его.

— Здесь хорошая рыба — дорада, бранцин, зубатец. Ловят в реке Бояне, но туда она заходит из моря. Правда, и мясо неплохое — молодой ягненок.

Теперь Лола совершенно отчетливо почувствовала, что вся эта кулинарно-этнографическая беседа — нарочитая, какая-то… отвлекающая. От чего ее пытаются отвлечь, зачем, она не поняла, но почему-то ощутила тревогу. И тревога эта была тем определеннее, чем меньше поводов давал для нее выдержанный тон Бориса.

И когда она почувствовала, что его колено прикоснулось под столом к ее колену, то не возмутилась и даже не удивилась. А только поняла, что этот жест, в котором вообще-то нет ничего странного. — почему бы уверенному в себе мужчине и не позаигрывать с красивой женщиной, пусть и чужой? — является частью тревоги: в нем тоже чувствовалось что-то нарочитое. Она не привлекала Бориса как женщина, она ясно это чувствовала, и его умелое прикосновение не могло ее обмануть.

Она не стала даже отодвигаться от него — просто холодно следила всем телом, чем кончится этот обман.

Дождаться какого-нибудь внятного результата ей, правда, не удалось: первая часть ужина закончилась, и все встали из-за стола. Музыканты, сидевшие на веранде, заиграли громче, словно призывая к танцам. Гости, разгоряченные «сердечным вином» и всеми видами домашней фруктовой водки, тоже вышли на веранду. Сумерки сгустились мгновенно, как это всегда бывает в горах и у моря; на широких каменных перилах уже было зажжено множество свечей. Свечные огоньки даже не трепетали в неподвижном августовском воздухе.

Между подсвечниками были расставлены маленькие вазы с букетами незнакомых цветов. Лола поискала глазами Бориса: ей хотелось узнать, что это за цветы.

Он подошел к ней сразу же, как только она нашла его взглядом, хотя для этого ему пришлось прервать разговор, который он вел с одним из космонавтов, Толей. Правда, в ходе застольной беседы Лола поняла, что космонавтом, собственно, является только Иван, а остальные сопровождают его: Толя в качестве врача, Игорь — как руководитель программы его послеполетного восстановления. И в той поспешности, с какой Борис оставил гостей, которых сам же пригласил на этот ужин, Лола тоже почувствовала какую-то ей непонятную, но отчетливую тревогу.

— Какие цветы? — переспросил Борис. — А!.. Это камелии.

— Камелии! — ахнула она.

— Впервые слышу в вашем голосе интерес, — заметил Борис. — Почему?

— Просто… Просто название красивое, — уже спокойным тоном объяснила Лола. — Я в детстве читала «Даму с камелиями» и представляла, что цветы должны быть какие-то необыкновенные.

— Они здесь на всех скалах растут, как сорняки, — пожал плечами Борис. — А я и не думал, что вы такая романтичная особа!

— По-моему, в романтичности меня так же трудно заподозрить, как в любви, — не глядя на него, усмехнулась Лола. — Вы же сами, помнится, это отмечали.

Она не смотрела на него потому, что разглядывала камелии. В трепете свечного пламени они казались густо-фиолетовыми, и Лола пыталась понять, какого они на самом деле цвета, эти небывалые, похожие на мотыльков цветы, которые росли здесь, оказывается, как сорняки.

— Вот проснетесь завтра, а под вашим окном будут стоять вазы с тысячами камелий, — сказал Борис. — Неужели и тогда романтизм не взыграет?

— Миллион алых роз? — пожала плечами Лола. — Я, знаете, даже в детстве удивлялась, когда эта песня только появилась: что уж во всем этом такого впечатляющего? Обычная пошлость и показуха. А вы о ней еще и заранее предупреждаете, — добавила она.