Анна Берсенева - Антистерва

Впрочем, в этот день она не сопротивлялась. Он стал целовать ее сразу же, как только за ними закрылась входная дверь, и, вместо того, чтобы, как обычно, упереться руками ему в грудь и шутливо, но твердо оттолкнуть его, Лида вдруг прижалась к нему. Губы ее приоткрылись под его губами, и, на секунду высвободившись из его поцелуя, она прошептала:

— До чего же ты неугомонный, Шевардин! Ну как против такого устоять?

— Не надо стоять, — пробормотал он. — Пойдем лучше ляжем.

И тут же, устыдившись мужицкой простоты своих слов, подхватил ее на руки и, целуя на ходу, понес в спальню.

Конечно, она была девственницей, он знал это заранее и в этом не ошибся. Да и в остальном, что он знал о ней заранее, Иван не ошибся тоже… Многое можно было отдать за близость с такой девушкой! Все ее неуменья оборачивались такой сладостью, какой, наверное, он не испытал бы с самой опытной женщиной. Иван был так благодарен ей за эти ее сладкие неуменья, что весь превратился в одну только нежность, хотя сгорал от нетерпения и ему приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не быть слишком торопливым.

Все ее тело отзывалось нетронутостью на каждое его прикосновение; он не знал такого даже в четырнадцать лет — даже девчонки-одноклассницы казались более опытными по сравнению с нею. Достаточно было лишь прикоснуться к ее груди — даже не губами, а только ладонью или самыми кончиками пальцев, — чтобы все ее совершенное тело тут же затрепетало, выгнулось, брызнуло невидимыми искрами, от которых его собственное тело заполыхало пожаром. А уж что происходило с нею, когда он целовал и ласкал ее всю, от мягких губ до перламутровых ноготков на маленьких, как у Золушки, ногах, — этого и представить было невозможно. Она вздрагивала, стонала, она не могла пошевелить ни ногой, ни рукой, ни Даже пальцем — он понимал, что от неожиданности связанного с ним телесного впечатления, — но этой своей неподвижностью заводила его больше, чем могла бы завести самыми страстными ласками.

Он ласкал ее так долго, как только мог, и, может быть, поэтому она почти не ощутила тот момент, когда сил на ласки у него больше не осталось и все завершилось мгновенно, как резкий удар — в ней, в ее совершенно расслабленном теле. Наверное, этот момент был для нее болезненным, да не наверное, а наверняка, — но тут уж он ничего не мог поделать: весь огонь, который она разожгла в нем, собрался у него между ног и трудно было ожидать, что такой огонь может не обжечь…

Когда все кончилось, Лида заплакала.

— Ну что ты? — Иван притянул ее к себе, стал целовать с торопливой благодарностью. Да он и в самом деле был ей благодарен за тот восторг, который только что взорвался у него внутри и до сих пор вспыхивал приятными искорками то в голове, то в животе. — Что ты, милая, не плачь…

— Ага, не плачь! — всхлипнула Лида. — Думаешь, не жалко? Была девушка, а стала баба… Один раз такое бывает.

Он удивился ее словам: ему казалось, что он ведет себя с нею как-то слишком попросту, а тут вдруг — баба, жалко… Удивился — и сразу обрадовался. Оказывается, для нее все в самом деле довольно просто. Ну и хорошо!

— Не расстраивайся, — улыбнулся он. — Ты что, до старости собиралась свое сокровище хранить?

— До старости, может, и нет, а до замужества не помешало бы. — Она шмыгнула носом. Иван слегка напрягся. — Вы же, мужики, все одинаковые. Подай вам девственную плеву и первую брачную ночь. А откуда оно возьмется, когда сами же — дай да дай?

— Да не надо мне никакой плевы… — оторопело пробормотал он, мысленно добавив: «А брачной ночи тем более».

На это Лида ничего не ответила. Она села на постели, накинула на голые плечи розовую кофточку и стала поправлять пышные растрепавшиеся волосы.

— Вставай, Шевардин, — сказала она. — Ты меня в театр пригласил, или забыл? Приятно с тобой, что и говорить, но я девушка провинциальная, в Москву не часто выбираюсь. Пошли!

— Конечно!

Он пружинисто вскочил, потянулся всем телом — с удовольствием от недавней близости и с приятным облегчением от того.

что не надо изображать неземную страсть, когда близость завершена.

«Легко с ней будет, — подумал он. — Повезло!» С Лидой в самом деле оказалось легко. Может быть, потому, что она ведь работала на факультете, то есть хорошо понимала, какого времени требует у Ивана учеба — практически всего времени. Теперь он был благодарен ей уже не только за удовольствие близости, но и за то, что это случалось не когда Лиде приходил такой каприз, а когда позволял его жесткий распорядок.

Единственное, за чем он следил со специальной бдительностью, это за ее женским календарем. Про дни, в которые женщинам «можно» или «нельзя», он знал чуть ли не с детства, а Лидины слова про первую брачную ночь запомнились ему слишком хорошо… Правда, Лида вскоре догадалась, что он за этим следит.

— А что это ты сегодня такой осторожный, а, Шевардин? — с подозрением в голосе спросила она однажды. — Неделю назад вроде в самый приятный момент из меня не выдергивался!

Она без стеснения называла вещи своими именами. Ну да и он не институт благородных девиц заканчивал: дворовая школа даром не прошла.

— С резинками ты не хочешь потому что, — спокойно объяснил он. — А раз с резинками не хочешь, приходится по-другому беречься.

— Ой, не могу! — засмеялась Лида; глаза ее сверкнули так, словно осветились изнутри каким-то таинственным счастьем. В ее внешности вообще было много загадок. Вернее, ее внешность как-то… не соотносилась с нею самой, так, наверное. — А я, по-твоему, совсем дура, что ли? Ляльку тороплюсь завести? Да тебе же еще учиться и учиться, пока на свои ноги встанешь, кто ж от тебя рожать-то надумается?

Иван чуть не ляпнул, что для нее ничего не изменится и когда он «встанет на свои ноги», да вовремя прикусил язык. Зачем было обижать Лиду? Она не сделала ему ничего плохого — наоборот, с ней было связано так много приятных моментов и она была так необременительна, что грех было жаловаться.

И все-таки и она ошиблась, и он ошибся.

Они встречались год — не слишком часто, но со взаимным Удовольствием. Им ничего не мешало — а что им могло мешать? Иванова квартира всегда была в их распоряжении, а Лидина мама не донимала дочку требованием непременно ночевать дома. В общем, ничто в их отношениях не предвещало каких бы то ни было осложнений.

Поэтому, когда однажды во время свидания Иван заметил, что Лида как-то мрачна и скованна, ему и в голову не пришло то, что было тому причиной. Впрочем, причину она назвала сразу же, как только он поинтересовался, не случилось ли у нее каких-нибудь неприятностей на работе.

— А у тебя одна работа на уме! — раздраженно воскликнула Лида. — Как будто и жизни другой нету, как с твоим космосом!