Нонна Ананиева - Яхта: история с рассуждениями

– Я бы тоже, что ли, выпил, – поддержал его Олег.

– Ты себе отдельно заказывай. – И все-таки Сева прилично держался.

Вдруг заиграла музыка: Фрэнк Синатра «Strangers in the night», и всем стало легче. Мари опять пошла к Севе, Ханна нашла глазами Мухаммеда, Никита обнял Виолетту за плечи, а Олег и Саломея подчеркнуто не шевельнулись.

– Мы предлагаем вам ужин на верхней палубе прямо сейчас, – объявил вошедший Апельсин.

– Ты у меня дождешься! – Сева хоть и был расстроен, но перспектива еды и его обрадовала, не говоря уже о Мухаммеде и девчонках.

Винченце опять был на высоте. Не повар, а композитор. Выпили вина наконец и погрузились в тишину. Приборы звенели, как колокола. У тарелок лежали новые магнитные ключи от кают.

– Я вот боюсь, придем домой, а все кровати куда-нибудь вынесли, – предположил Мухаммед с заметной такой долей пессимизма.

– Да, что-нибудь придумают, задачу-то не решили, – поддакнул Никита.

– Ты вино вот пил? – опять спросил его Мухаммед.

– Так же, как и все, – ответил Никита и демонстративно допил стоявший перед ним бокал.

– Вот все через полчаса и заснем, – заключил Мухаммед.

– Ты когда сюда ехал, о чем думал? – поинтересовался Никита.

На самом деле Мухаммед много по этому поводу не задумывался. Уж он-то ни в какие банковские махинации не влезал, никого не подставлял и чужих девок не уводил. Если бы не Саломея, вряд ли бы сюда собрался.

– Я думал, что Буратино не мог быть итальянцем, – заметил он.

– А ты не путай нации и национальности, – сказал с противоположной стороны стола Олег. – Мало ли какие у кого корни.

– Так-так-так… – отозвался Сева. – Может быть, тебе попробовать написать третью версию о Буратино-глобалисте – у тебя столько наработок, новых аналитических материалов. Я все никак не спрошу про твой фонд «XXI век и что-то…».

– Да ты просто не знаешь, что спросить, извини, конечно, – вставила Мари. Как ни верти, а про Олега ей всегда было интересно, да и после услышанного она никак не хотела оставаться в стороне. Во-первых, непонятно, чем дело кончилось; во-вторых, ей теперь неизвестно чего хотелось, что-то подступало, но ясности не было. Николя, безусловно, с ней поделился гонораром, но она и предположить не могла, что речь идет о пятидесятимиллионной сделке. С русскими вечно ходишь по краю бездны, один раз уже проворонила, а птичка часто на плечо не садится.

Солнце закатилось, но небо еще было фиолетовым.

– От этого заката хочется стать космонавтом, – озвучил свою давнишнюю мечту Мухаммед.

– Олег, возьмешь нас с собой на просторы вселенной? – примазалась Мари.

– Ты уже экипаж собираешь? – притворно удивился Сева.

– Да так, присматриваюсь, – вздохнул почему-то Олег, – дел еще полно до путешествий. Мы еще не готовы для третьей среды обитания, но и не в небоскребах уже счастье. Люди не структурированы в психотехнологические системы.

– Ах, у нас неправильные стандарты! Ты опять за свое. Что за миссия у этого симпатичного мужчины! – воскликнул Копейкин.

– Сев, ты прав, надо менять среду и физику человека, то есть его возможности, – Никита налил себе еще вина, – природу человеческую. Мы о себе очень мало знаем. Знания нужны, новая наука, новые трансформации, особенно в нашей углеводородной стране.

– А физиологию тоже будем менять? – спросила Мари.

– Ни физиологию, ни деньги никто пока не отменял, – наконец-то улыбнулся Сева. – Начинаем с сознания, ведь так? – спросил он Никиту.

– И с психики, – ответил тот. Он так хорошо себя чувствовал, самому не верилось. – Хватит уже придумывать себе врагов и боеголовки, как будто нам, людям, не о чем больше думать.

– Я опять про итальянского Буратино, – сказал Мухаммед, – вы меня перебили. Человек, любой, – это же часть природы, точнее, даже часть его живого вещества. Почему у рыбы или черепахи нет национальности? У душ ведь тоже нет. Или у всяких там полевых сущностей.

– У них, может, национальностей и нет, дорогой, но волк сжирает зайца без суда и следствия, – ответил Сева.

– Сев, ты что? Волки волков не едят и бомбы друг на друга не кидают, – возразил Никита. – Их агрессия – дабы прокормиться, а не жажда крови ради грабежа и власти. Мы мясо с рыбой тоже пока еще едим.

– Правда, под соусом, на фарфоровой тарелке, и без искусства Винченце не тот вкус, – послышался голос притихшей и задумчивой Саломеи. – Значит, нам нужны знания, которые дадут новые и другие мысли, идеи и теории, а проблема в носителе, так? И априори их не может быть большинство, точнее, даже, как и всегда, наука для избранных.

– А избранных надо охранять, а то их уведут за другой вкусный стол. Я об этом, – сказал Олег.

– Он у нас народился национально мыслящим патриотом, защищающим межнациональный интеллект, мне лично так кажется, – вставил Сева. – Саломея, многоуважаемая, у тебя к нему других вопросов нет? У меня вот есть.

– Я готов ответить на все вопросы, – тут же согласился Олег. – Мне только кажется, что можно немного отдохнуть после ужина и опять собраться, ну, скажем, часа через два.

Все согласились.

Он открыл дверь и сразу посмотрел на кровать – все было на месте. Вспомнив Мухаммеда, улыбнулся своим страхам. И еще – своему желанию, ясному и сильному. Как будто он ждал этих минут годы. Работал, помогал, встречался, спасал, терял, злился, тратил, учился, жил – чтобы все это сейчас, всего себя, которого сумел выдолбить из куска «белого мрамора», как гений Возрождения, плохого и хорошего, бросить к ее ногам. Сладкие, кружащие голову ощущения слияния души и тела, летящего розового потока – только к ней. Он уже был на вершине оттого, что это чувствовал, что неожиданно очнулся, почти не веря своему поющему сердцу.

Когда-то давно он жил на даче у друга своего отца, засекреченного математика, Якова Савельевича. У того была огромная библиотека, которая поставила его на ноги.

– Научись выражать свои мысли и ощущения через слово, только тогда ты приблизишься к пониманию самого себя. Язык безмерен и всесилен. В книге сюжет вторичен, как либретто в опере, – сказал однажды за завтраком Яков Савельевич.

– А в жизни? – спросил он.

– Все надо делать осознанно. Даже порыв души должен быть осознанным.

– А разве душа несвободна? Не все же желания и чувства приходят осознанно.

– Тебе так кажется. Людям же хочется разных историй. А то, что им хочется, зависит от их внутреннего мира.

– А подсознание? А инстинкты? А ревность? – почему-то сказал он.

– Зачем тебе думать о ревности, сынок? Хотя подумай… – Яков Савельевич встал и принес ему томик Цветаевой. – Вот тебе о душе. От богини.

В шестнадцать лет мироздание только начинается, но он усвоил: боль надо называть болью, предательство предательством, помощь помощью, а смятение души ждет, когда его поймут, иначе оно ничего не родит и канет.