Наталья Нестерова - Кошки-мышки

— Гуся в духовке надо спасать, сгорит. Можно плиту выключить?

— Валяй, — позволил Макс.

Она шмыгнула в кухню, нарядная, фиолетовая в блестках, залепетала:

— Где же мои прихватки? Куда подевались?

— Майка! — дружно и нетерпеливо воскликнули мы.

— Мешаю, да? Пусть, но все равно скажу! Если ты, Лида, разведешься с Максимом, то ты мне больше не подруга, заявляю откровенно. А если ты, Макс, бросишь Лиду, то… я тебя застрелю… у моего папы есть пистолет.

Выпалила, сама испугалась сказанному, но мужественно набрала полные легкие воздуха и вытаращила глаза.

Последний и единственный раз я видела бесхарактерную и мягкую Майку в неожиданном героическом порыве, когда мы учились на втором курсе. Поздним вечером в подземном переходе нас взяли в кольцо хулиганы: «Позабавимся, красотки?»

Мы испугались отчаянно. Я лихорадочно думала, как буду отбивать себя и Майку. «Ногой — в пах гадам» — это понятно. Но сколько две моих ноги успеют поразить мишеней? Почему мы не сороконожки? Я ждала, что Майка примется канючить, уговаривать подонков нас не обижать, призывать их к хорошим манерам.

Вместо этого Майка вдруг шагнула вперед, я оказалась у нее за спиной. Майка открыла рот и заверещала так, что едва не оглушила. И пока катилось эхо в каменной трубе, все стояли, парализованные зудом в ушах.

А потом Майка заговорила. Голос ее дребезжал, неестественно вибрировал, но поэтому, возможно, не оставлял сомнений: эта припадочная говорит правду.

— Только троньте нас! Мало не покажется. Мой папа-прокурор обязательно вас отыщет, посадит в камеры, где вас до гланд оприходуют. И ваши мамы-папы-братья-сестры в стороне не останутся. Хотите им жизнь испортить? Получите по полной программе!

Нас отпустили. Мы тихо, мелко перебирая ногами, выскользнули из кольца бандитов, затем на большой скорости бежали до дома.

Когда влетели в квартиру, захлопнули дверь, провернули ключ, засовы задвинули, едва отдышавшись, я выпалила:

— Майка! Ты боец.

— Нет, — покачала головой подруга. — Если бы тебя не было, я бы заранее, до изнасилования, от страха умерла.

— Но ты сыпала фразочками! «До гланд оприходуют», «по полной программе».

— Я иногда слышала, как папа по телефону говорит. Лида, у тебя рано не стало отца.

— Ну и что? Твой батя, кстати, вовсе не прокурор.

— И все-таки отец — это защита, которую постоянно чувствуешь.

Подобные чувства мне действительно были неведомы. Мама никогда не делала из скоропостижного почившего папы идола.

Максим знал о случае в переходе. Поэтому, как и я, догадался, что Майка находится в крайне редком героическом состоянии. Ее, не привычную к декларации угроз и ультиматумов, застывшую в страхе собственной смелости, было отчаянно жалко.

— Майка! — воскликнула я так, словно подруга следующий шаг сделает в пропасть.

— Майечка! — позвал Максим. — Смотри на меня. Волноваться не надо. Мы же с Лидой не идиоты?

— Вы самые лучшие… кроме Саши.

— Молодец. Майечка, в чем проблема?

— Вы разводитесь, я подслушала.

— Нет, милая. Проблема в том, что мы с Лидой не успеем до Нового года помириться. Как сказал твой Саша, тащить в новый год старые проблемы не следует.

— Саша умный.

— Кто бы спорил, — кивнул Максим. — Утка горит, — потянул носом.

— Гусь, — поправила Майка.

— Хоть кабан! — сорвавшись, заорал Максим. — Выключай плиту и убирайся отсюда к чертовой матери!

Майя повернула вентиль и пробормотала:

— Кстати о матери. Твоя мама, Лида, сидит за столом, ничего не ест, изо всех сил делает вид, будто все нормально. На самом деле, жутко нервничает. Моя мама давно бы всех по стенке выстроила, допросила и ясность навела.

— Что ж ты со своей мамы пример не берешь? — ехидно спросила я.

— Мамы у всех разные, — теряя терпение, сказал Максим, — каждому персональная, безгрешная, милее которой не существует. Девочки, не обсудить ли вам своих мам в другой раз?

В приоткрытую дверь показался Саша:

— Конечно, извиняюсь. Но до Нового года пятнадцать минут.

— Нам в этом доме дадут спокойно поговорить?! — рыкнул Макс.

Я была уверена, что семью мою опасность миновала, что Максим меня не бросил. Поэтому чувствовала себя хозяйкой положения. И предмет нашего разговора был настолько серьезен, что комкать его обсуждение было глупо. Но для всех нас бой новогодних курантов — сакральный момент, пропустить который недопустимо. Хотя однажды мы с Максом отравились, и встреча Нового года прошла в туалете на унитазе, на котором по очереди восседали.

Очевидно, муж тоже вспомнил тот случай, потому что сказал, когда мы остались одни:

— Теперь понос не в кишечнике, а в головах. Молчи! Смотри! Слушай.

Забрал у меня фото, стал по одному выкладывать на стол, называя женщин:

— Зам. префекта, глава департамента Минфина, коллега из консалтинговой фирмы, а этих трех ты прекрасно знаешь, видела на корпоративных вечеринках в моей фирме. Узнаешь? Марина, Ольга, Светлана.

— И со всеми ты целуешься.

— А к тебе мужики не прикладываются, здороваясь и прощаясь? Думаешь, мне приятно видеть, как они лезут к тебе? Но раз пошла такая мода, ничего не поделаешь.

— Таня Петрова!

— Что Таня Петрова? — удивился Максим.

— Твоя пылкая любовь. Когда она тебя бросила, ты надрался, валялся на улице, я тебя подобрала.

— Верно. Не понадобилось и десяти лет, чтобы ты задалась вопросом, что вынудило меня наклюкаться до бесчувствия. Хорошо, хоть на смертном одре не спросила.

— Типун тебе на язык! До сих пор ее любишь?

— И думать забыл.

— А я все ФСБ на ноги подняла, чтобы выяснить, что эта Таня живет в Дурсель… Друсель…

— Дюссельдорфе? Да-а-? — улыбался Максим.

— Нечего скалиться! Все равно твоя улыбка в подметки не годится улыбке Гаврилова.

— Кто такой Гаврилов? — мгновенно нахмурился Максим.

— Частный детектив, спивавшийся, но одумавшийся.

— Что тебя с ним связывает?

— Твои похождения. Ладно, не каменей. У Гаврилова, похоже, с соседкой закручивается. Тетя Даша выходит за Виктора Петровича, Майка — за Сашу. Все кругом женятся. Одна я — брошенка?

— Сильное преувеличение.

— Ты мне говорил, что уходишь к другой?

— Говорил.

— А сам не уходил?

— Нет.

— Тогда почему врал?

— Первый разумный вопрос. Тебя волновало, к кому я ушел, вместо того, чтобы задуматься: почему ушел.

— А почему?

— Потому что ты влюбилась! Ты! Ходила с блаженным лицом, юлила вокруг меня, ласковой-ласковой стала… тьфу! — передернулся Максим. — Гошку ни в какую не хотела отпускать в Испанию на два с лишним месяца. «Как я без своего мальчика!» — передразнил Максим. — На смерть стояла. А потом — бац! С ночи на утро — пусть едет. Конечно, ребенок мешает шуры-муры крутить. А я? Перебьюсь? Мне рога к лицу? Спасибо, дорогая жена! Если я слово дал, то можно со мной как с тряпкой половой? Ноги вытерла и пошла дальше? Кукиш!