Наталья Нестерова - Испекли мы каравай (сборник)

Солдаты и младшие офицеры относились к полковнику Рудневу с понятным трепетом и легкой боязнью. Студенты с вахтером держались наплевательски дружелюбно — им дела не было до того, что он о них думает, и в то же время легко шли на контакт, могли часами болтать с Сергеем о пустяках.

Среди ребят, живущих в общежитии, встречались любые человеческие типы: хитрованы и наивные, скромняги и рубахи-парни, краснобаи и молчуны. Но всех их объединяло то, чем Сергей не обладал никогда, — чувство внутренней независимости. Они могли сказать о себе: «Я живу в свободной стране. И не важно, что границы этой страны не выходят за пределы моей черепной коробки».

В очень тяжелый, кризисный период эти будущие Эйнштейны и ковалевские неожиданно напитали Сергея жизненной энергией. Будто захватил он изрядную порцию свободных электронов от их юношески искрящегося поля. Его собственные дочери не смогли бы этого сделать — слишком велика была тревога о родных детях.

Приговор трибунала Сергей воспринял стоически во многом благодаря изменившемуся настроению. Два месяца назад он бы прыгал до потолка, обвиняя тыловых крыс.

Доказать, что он убил подростка в условиях боя, так и не удалось, его осудили за превышение служебных полномочий. Звания не лишили, дали четыре года условно. В определении суда было рекомендовано уволить полковника Руднева из рядов Российской армии. Перед отставкой требовалось пройти комиссию — лечь в госпиталь на обследование.

Сергей складывал вещи (завтра в госпиталь), когда пришел Борис. Он призывно звякнул пакетом, в котором покоились литровая бутылка водки, банка маринованных огурцов, килограмм докторской колбасы и батон. У Сергея нашлись еще кильки в томатном соусе и сваренные утром холодные пельмени с желтыми катышками масла.

По хмурому лицу друга Сергей сразу понял, что у того неприятности, но вопросов задавать не стал. Они быстро накрыли холостяцкий стол, разлили водку.

— Я с Галиной развожусь, — сказал Борис, поднимая стакан.

— Ага, — нейтрально ответил Сергей. — Татьяна? — После кивка друга чокнулся с ним, проследил, как Борис опрокинул стакан, и выпил сам.

Сергей, не закусывая, шумно втянул ноздрями запах маринованного огурца и тут же разлил по второй:

— Как говорил Дед, женщина — важная часть мужского организма. Давай за эту часть!

Они молча хрустели огурцами, жевали бутерброды с колбасой и сталкивались вилками, ковыряя в консервной банке с кильками.

Они дружили много лет и редко виделись, потому что жили в разных городах. Встречаясь, они не делились мелкими житейскими проблемами, не знали коллег, недругов и приятелей, среди которых каждый вращался ежедневно. Они существовали автономно, но всегда помнили друг о друге, как помнят о спрятанном на черный день кладе или оружии. Их связывала даже не дружба, а братство. Без клятв на крови, вообще без произнесенных слов — только абсолютная вера в надежность и преданность. Они по-своему, по-мужски, любили друг друга. Не так, конечно, как любили родителей, жен или детей. Да и слово «любовь» применительно к их отношениям вызвало бы у них насмешку и зубоскальство.

Кроме Сергея и Олега, на свете не было людей, перед которыми Борис мог бы открыться, подчиняясь редкому и странному позыву вывернуть душу. Он знал, что все произнесенное им уйдет в песок, в пропасть, в небытие — никогда не вспомнится, никому не передастся. Выступив перед Галиной законченным подлецом, он испытывал потребность рассказать о своей подлости и грядущем счастье с Татьяной. Оправдаться, объяснить, утвердиться — прежде всего самому перед собой.

Сергей слушал не перебивая, только время от времени наполнял стаканы. Захмелевший Борис стал повторяться, возвращаться к одним и тем же пассажам: понимаешь, это как гнойник вскрыть; идиотский закон сохранения любовной энергии — чтобы одну женщину сделать счастливой, ты должен другую в землю урыть; я первый раз в жизни по-настоящему люблю, и я редкая скотина; я ломаю свою жизнь, Галинину, Тоськину, но я не могу иначе.

Наконец Борис выдохся и спросил Сергея:

— Что ты молчишь? Что по этому поводу думаешь?

— Ничего не думаю. Это тебе думать нужно. Это ты у нас всегда был самым умным. Все нормально, Бориска. Все — путем. Ты все правильно делаешь.

— Тебе легко говорить. — Борис громко икнул. — Водка кончилась. Мало взял. Ты такое переживал?

— Ага! — Сергей вдруг рассмеялся. — Сейчас сбегаю к студентам, займу вина и расскажу.

Когда он вернулся с бутылкой апельсинового ликера, одолженного у аспиранток, Борис спал за столом, уронив голову на грудь.

— Продолжение банкета отменяется, — заключил Сергей и перетащил друга на кровать.

Утром Бориса разбудила похмельная головная боль. Он открыл глаза, и первое, что увидел, была этикетка на бутылке с ликером. Представил, как в его сухой рот льется тягучая сладкая жидкость, и застонал от отвращения. Водички бы холодной. Или рассолу.

Сергея в комнате не было. Он пришел через несколько минут.

— У тебя аспирина нет? — спросил Борис.

— Есть. Четыре литра. — Сергей принялся выставлять на стол бутылки с пивом. — Вставай, будем лечиться.

Через час и после принятия литра пенного лекарства Борис уже мог вести осмысленную беседу на темы, действительно заслуживающие внимания, и не морочить голову Сергею своими исповедями-покаяниями.

Старшая дочь Сергея в этом году заканчивала школу, хотела поступать на факультет журналистики. Девочка училась отлично, но протолкнуть ее на дневное отделение МГУ за здорово живешь, без взяток в приемную комиссию Борис не мог.

— А на юридический, к нам? — предложил он.

— Бредит журналистикой, — покачал головой Сергей, — в рязанской молодежной газете печатает статейки. Я ее отговаривал. Продажная профессия. Знает ведь, что отец терпеть не может журналюг, а стоит на своем.

— Нормальная профессия. От человека зависит.

Глядя, как Сергей чистит вяленых лещей, которых купил к пиву, Борис предложил:

— Что, если сначала на заочное? Там конкурс меньше и условия проще. А после первого семестра попробуем перевести на дневное.

— Не знаю. — Сергей с досады громко ударил рыбиной об стол. — Сидела бы дома под крылом у матери, книжки читала и крестиком вышивала. Поступала бы у нас в педагогический или в медицинский, как все девочки. Нет, тянет ее нелегкая в омут. Хотя… я тут посмотрел на ваших ребят, приличные экземпляры попадаются. У меня студенческой жизни никогда не было. Курсант на казарменном положении — это совсем другое. Бориска, ты думал когда-нибудь о том, что Тоська замуж выйдет?

— Мне пока рановато беспокоиться.

— А я как представлю жениха рядом со своей Машкой, так тут же ему морду набить хочется.