Анна Яковлева - Птичка над моим окошком

И наконец, странность номер три. Самая странная из всех странностей: реакция на футболку. Ангел не покраснел, не пошел пятнами, не фыркнул и не закатил глаза – не сделал ничего из того, что положено делать ангелам, столкнувшимся с изображением члена на груди у парня. Что бы это могло означать?

Что дела твои хуже некуда, подвел итог Матвей.

Спустившись на два этажа, он постоял немного, взвешивая все за и против возвращения в квартиру.

За было: острое желание посетить туалет и оставшаяся незапертой входная дверь.

Против был один, но весьма значительный аргумент – опасность разоблачения.

Победила физиология.

Чтобы не доводить дело до абсурда, Матвей поднялся наверх и остановился между пролетами.

Его чуткое ухо различало за чужими, одинаково безликими дверями детские голоса, рев стадиона (шел футбол), отголоски бразильского сериала, стук посуды и лай собак. Счастливчики. Сидят по домам. Один он торчит в подъезде.

Детская жалость к себе, одинокому, никому не нужному, охватила Матвея.

И тут, как на грех, живот опять полоснуло, и боль была просто невыносимой.

Цепляясь за перила и хватая ртом воздух, Матвей потащился домой.

С чего началось невезение? С Тони-Тани или с бромида?

В доме нет соли, и ангел увидел не предназначенную для ангельских глаз футболку, и вообще. Сейчас ангелоподобная Любовь сопоставит тапки с тишиной в соседней квартире и все просечет.

Чтоб ей было пусто, этой футболке. И этой Тоне-Тане. И соли.

С осторожностью вора-домушника Матвей прошмыгнул в дверь собственной квартиры и обнаружил, что его одновременно тянет в сон и на унитаз. В этой связи прописка ангела уже не имела значения.

Найдя инструкцию по применению желтеньких таблеток бромида какого-то там, Матвей внимательнейшим образом перечитал ее.

Никаких откровений не обнаружил, кроме последней фразы, меленькими буковками приписанной в самом конце: «Особые указания: ограничение потребления поваренной соли усиливает терапевтический эффект».

Это не Тоня-Таня, это рука судьбы взяла его за горло.

… Боль свернулась калачиком и засела в кишках.

Морщась и охая, Матвей принял угольные таблетки – самое ходовое средство в артели старателей «Анюй», вытянулся на диване и приготовился помирать.

По здравом размышлении следовало позвонить матушке и объявить последнюю волю. Загвоздка была в последней воле – она почему-то никак не формулировалась.

Мысли шли косяком, но были какими-то мелкими, о насущном: о кабриолете – так и не купленном, об артельских ребятах. Лешка просил купить толстые шерстяные носки, а пижон Саня заказал несессер. А самым ходовым товаром среди старателей, практически валютой, было варенье. Имея такой ресурс управления, Матвей несколько сезонов чувствовал себя царьком. Значит, сказать маме про варенье.

Никчемные мысли так увлекли, что от звонка телефона Матвей вздрогнул.

Звонил Витасик. Никогда еще Мотя так не радовался своему непутевому дружку: перманентно хмельной, Витасик вполне подходил на роль душеприказчика.

Однако, услышав с детства знакомый голос, Матвей мгновенно забыл о последних приготовлениях к вечности.

– Слушай, Витась, мне соль нужна и что-нибудь от живота, – прохрипел он.

– На фига? – Судя по голосу, друг был трезвым – редкая удача, потому что трезвый Витась тянул на homo sapiens.

– Да чё-то скрутило.

– Какая соль?

– Поваренная соль, пельмени посолить.

– А-а. Понял. А лекарство какое?

– Что-нибудь от живота.

– Лучшее средство от живота – сто граммов, – авторитетно заявил Витася, – продезинфицируешь – и как рукой снимет. Плюс полная анестезия. – Виталий Шутихин пару раз освещал в своих репортажах проблемы здравоохранения и с тех пор считал себя корифеем в этой области.

– Точно? – Матвей колебался. Не то чтобы он не верил другу, просто не хотел стать его медицинской ошибкой.

– Точно, – заверил Витасик, – а еще лучше водка с перцем.

– По-моему, так простуду лечат, а не живот.

– А может, у тебя птичий грипп?

Матвею стало не по себе.

– Я об этом как-то не подумал, – после паузы промямлил он.

– Слушай, Моть, а может, ты вызовешь скорую? – выказал невероятное здравомыслие медбрат-надомник.

В трубке воцарилась траурная тишина. Больница и тюрьма у Матвея ассоциировались с несвободой и крупными неприятностями в судьбе.

Тишина стала гнетущей.

– Ну? – напомнил о себе Витасик.

– Не-а, я думаю, все пройдет, – с наигранным оптимизмом заверил друга Мотя, – ты давай привези соль, мы с тобой пельмени сварим. Может, у меня от голода живот болит.

Версия Шутихину понравилась.

– О! Точно! – глубокомысленно изрек он. – Через полчаса буду.

Все-таки самый лучший друг – это друг, у которого нет проблем.

… Желание забраться в постель с бутербродом и пультом от телевизора вылетело из головы.

Как ни странно, причина была в мутном типе из аптеки.

Даже горка немытой посуды не омрачила настроение – напротив, оно вдруг, на ровном месте, как температура у ребенка, подскочило, усталость, наоборот, как рукой сняло.

Окинув критическим взглядом комнату, Августа вставила в старенький китайский «сони» диск с Gipsy Kings и взялась за уборку, но уже через минуту принялась двигать бедрами под захватывающий ритм. Темпераментная мелодия захватила, подчинила и унесла, Августа прикрыла веки и отдалась ритму фламенко целиком. В переборах гитары и хриплом соло было столько сдержанной страсти, столько жизни, неистовства и отчаяния одновременно, что к концу песни Ава, тяжело дыша, без сил рухнула на диван.

Необузданное веселье сменилось дикой тоской, на глаза выступили слезы. Господи, да что же это такое? Что с ней происходит?

Истеричка.

Утерев невесть откуда взявшиеся слезы, заставила себя построиться и двинуться на кухню.

Она не романтическая барышня, она – кормилица, она – опора и глава семьи. Ей нельзя раскисать.

И все-таки здорово, что Данька не выкинул какой-нибудь номер и не назвал ее по имени при этом убогом.

– Кто такой, чего хотел, о чем говорили? – Данька, конечно, засыпал вопросами, но это уже было не опасно – дверь была заперта.

О чем они говорили?

Августа мысленно перенеслась на лестничную площадку.

В подъезде случилось что-то важное – вот только что? Ничего же сказано не было. Ах да! Он назвал себя Матвеем.

– Ма-тве-ей, – нараспев произнесла она и включила кран. На вкус имя было терпким и вязало рот, не хуже черной рябины. Надо признать, несмотря на мятые шорты, небритость и идиотскую футболку, парень не утратил мужского обаяния. К тому же Матвей не наркоман. Не дистрофик. Не алкоголик. Не сектант. Не бандит. Может быть, бабник – все лучше, чем женоненавистник. И обещал поговорить с придурком соседом, своим другом.