Анна Яковлева - Птичка над моим окошком

Тут Лидия перестала рыдать и огляделась.

В гости к соседу она попала впервые.

При жизни Раисы – супруги Григория Ивановича – Лидия в дом допущена не была, а после смерти сама избегала оказаться наедине с соседом – опасалась себя выдать и погубить росток нежной дружбы, возникшей между ними.

– Лидушка, – прошелестел Григорий, присев перед соседкой, – не плачь. Ты не одна. У тебя есть я.

Лидия Родионовна распахнула мокрые глаза и уставилась на ветеринара: сосед никогда не позволял себе называть ее на «ты», хотя Лидия была моложе лет на десять.

Первое удивление еще не прошло, а сосед, счастливо блестя бассет-хаундскими глазами, взял ее руку в свои, самую малость испачканные зеленью и землицей, и поднес к губам:

– Я давно хотел тебе признаться, а тут все так складывается, что молчать уже нет смысла. Лидушка! Давай жить вместе.

Сенсационное предложение было встречено гробовым молчанием. Вместо радости, на дне глаз Лидии Родионовны отлично просматривалась обида.

– Григорий Иванович, это ты по науке выбор сделал? По этологии?

– Не понял, – удивился ветеринар, – при чем здесь этология?

– Ты же сам говорил: если у мужчины при виде женщины зрачки расширяются, ее нельзя брать в жены. У тебя сейчас зрачки не расширены.

– Зрачки расширяются у молодых, а у меня уже возрастное сужение, – коварно ухмыльнулся Григорий Иванович, – правда, на другие органы оно не распространилось.

Августа моргнула – трость никуда не делась. Размножается простым делением? Мистификация какая-то.

Внезапная ярость подкатила к глазам и буквально ослепила Августу.

– Так это ты?

Витася попятился, натолкнувшись на испепеляющий взгляд.

– Не знаю, о чем ты…

– Сгинь, нечистая.

– Дай мне одну минуту. Я все объясню. Мотя тут ни при чем. Это все я. Про наезд и кражу я все выдумал назло Мотьке, – частил Шутихин. – Никакой это не актер нашего театра, а самый настоящий вор, и я его никогда в глаза не видел. Просто мне стало обидно: всегда Мотьке самые лучшие девчонки достаются. Ну правда. Прости, а?

На Шутихина Августа не смотрела – глаза ее были прикованы к трости.

Дождавшись паузы в программной речи, Ава ткнула в нее пальцем:

– Что это?

– Что? – Витасик бросил испуганный взгляд на голову пантеры.

– Это.

– Это трость.

– Вижу! Откуда она у тебя?

– Из конфиската.

– Откуда?

– Из магазина, куда сдают конфискованное имущество налоговые инспекторы, судебные приставы там и другие фискалы, – бубнил Витася. – У меня есть приятель в краевом отделе по борьбе с экономическими преступлениями, он мне иногда подкидывает конфискованные товары. Да в чем дело-то?

– Я видела точно такую же в домике, где меня держали, – прохрипела Ава, – я же думала, это он… И он говорил, что у них в артели таких полно…

– Чего полно?

– Таких отморозков…

– Не путай меня. К этому мы никакого отношения не имеем. Это – чистое стечение обстоятельств. Ребята-каскадеры из праздничного агентства ждали тебя недалеко от вашей остановки и видели, как двое в масках сунули тебя в жигуль. Мотька не мог этого сделать, он все время был у меня на глазах.

– А ты?

– А что я? Я был с Мотькой, – не очень уверенно ответил Шутихин. Алиби было слабеньким, на троечку. Никакого доверия такое алиби не могло вызвать, это и ежу понятно. Рука руку, как известно, моет, и ворон ворону глаз не выклюет.

Взгляд Августы красноречивей слов говорил, что она об этом думает: налицо круговая порука.

– Я же тебе говорю, – с еще большим энтузиазмом затараторил Витасик, – мы готовили розыгрыш с похищением. Подобрали праздничное агентство, те нашли актеров и дачу, на которой ты должна была изображать пленницу…

Вид у Августы сделался растерянным.

– Господи ты боже мой, зачем?

– Чтобы помирить вас.

– Зачем? – Вопрос был риторическим.

– Чтобы Мотька мне голову не открутил. Нет, правда. Романтично же: девушку похищают злодеи, а тут появляется рыцарь на белом коне. В романах так всегда начинается любовь. Зуб даю, я бы вас помирил, если бы не вмешались уголовники. Теперь Мотька меня никогда не простит, а мы двадцать лет дружим. Я сколько себя помню, Мотька всегда был рядом. А вчера он выставил меня взашей, сегодня на звонки не отвечает, а у самого через полтора часа самолет.

Я собрался в аэропорт. Там такси внизу. Если хочешь, поехали вместе?

По мере того как Шутихин излагал, Августа менялась в лице.

– Подожди. Если это трость не Матвея и не твоя, то чья? И как она попала в домик путевого обходчика?

На лице Шутихина отразилась напряженная работа мысли.

– Понятия не имею, – сообщил он после паузы.

– А как зовут твоего приятеля из ОБЭПа? – еще не понимая, что она хочет услышать, задумчиво спросила Августа. – Только не говори, что это Бовбель.

– Откуда ты знаешь? – выкатил глаза Шутихин.

– Идиоты, – Ава покрутила пальцем у виска, – какие же вы идиоты…

Очередь к стойке регистрации подвинулась, Матвей перекатил две битком набитые сумки.

Притихшая, с красными глазами, с припухшим носом, Лидия Родионовна суетилась рядом с сыном.

– Матюша, – донесся до Августы ее голос, – ты куда сложил варенье?

– В сумку, мам.

– Ты в багаж ее сдашь?

– Ну конечно.

– А несессер и носки не забыл?

– Не забыл, мам.

Августа сбавила шаг, тихо пристроилась к очереди, передвинула сумку чуть вперед и теперь стояла в шаге от Матвея, любуясь им.

В ветровке, в джинсах и кроссовках, с ноутбуком на одном плече и зачехленной гитарой на другом, он смотрелся завзятым путешественником, гражданином мира, духовным братом Конюхова и Визбора.

Из глубин памяти выплыло: «Крылья расправил искатель разлук – самолет, и потихонечку пятится трап от крыла…»

Внезапно до Августы дошло: этот гибрид Конюхова и Висбора сделал для них с Данькой больше, чем кто бы то ни было за всю их жизнь.

Невесть откуда возникшее желание обвиться вокруг Матвея, устроить голову у него на груди и замереть навсегда было пугающе острым.

– Опять перевес, – сокрушалась Лидия Родионовна, – переплачивать придется.

– Ничего страшного, не привыкать, – отозвался Матвей. Передвинув сумки, он снял с плеча гитару и внезапно поднял глаза прямо на Августу.

С лица сошла озабоченность, в глазах вспыхнула осторожная радость.

– Ты? – растерянно спросил Матвей, прощупывая взглядом Августу. – Что, тоже летишь?

Она медленно покачала головой:

– Наоборот – прилетела.

– Не понял?

Лидию Родионовну поразила метаморфоза, приключившаяся с сыном: только что ее мальчик, ее нежный Матюша нуждался в ней, в ее заботе и внимании, а тут в один момент сбросил перья и обернулся соколом, взрослым мужчиной. А зрачки – зрачки вообще не поддавались описанию. Того и гляди, покинут отведенные границы.