Анна Шехова - Трудно быть ангелом

Ангелом быть трудно. Но еще труднее не быть им, когда ты рождена с неизбывной верой в то, что все к лучшему, и неистребимым жизнелюбием.

Впервые Ангелом меня назвал мой первый мужчина, а точнее – восемнадцатилетний мальчик, писавший мрачные, но талантливые стихи. «Ангел мой светлый, – говорил он, – у тебя удивительные глаза. Они смотрят в ожидании хорошего». А как еще могли смотреть глаза четырнадцатилетнего ребенка, выросшего за городом, среди раскидистых черемух и дощатых заборов, ребенка, чье детство пахло донником, крапивой и маленькой поселковой библиотекой?

С того времени в моей жизни произошло достаточно событий, и было прочитано великое множество книг, чьи сюжеты отражали ту самую реальность без прикрас, которую буддисты называют колесом сансары, аскеты – юдолью страданий, а люди, не читавшие Ошо, жизнью как она есть. Положа руку на сердце, а еще лучше – просто положа на все эти мнения, я могла бы сказать, что у меня было не меньше, чем у других, поводов, чтобы утратить свой библиотечный оптимизм.

Любому человеку, причащавшемуся современной литературы, известно, что оптимизм нынче не в моде. Современное общество не поощряет жизнелюбие и, тем паче, идеализм, который был отправлен на свалку истории вместе с красными галстуками и портретами великих вождей. Идеализм стал уделом никогда не взрослеющих мальчиков, чьей доблести не хватает даже на то, чтобы сменить опостылевшую работу.

Я – идеалистка.

Вера в лучшее разрослась в моем сознании множеством цветущих сорняков, которые обычно именуют мечтами. Впрочем, такой засоренностью головы страдают многие. Мое отличие в том, что я искренне полагаю: только самые дерзкие мечты заслуживают, чтобы стать целями.

Говорить о счастье в наше время – дурной тон: рискуешь нарваться на обвинения в бесчувственности и механистичности. При этом модно ругать общество за излишний меркантилизм и ронять слезы в мохито, сожалея об утраченной духовности. Модно играть в декадентов, заниматься йогой и брать кредиты. Не модно – отказываться от повышения зарплаты ради свободного времени, цитировать Иешуа и доверять людям.

Я – немодный человек.

Каждый сам ставит планку своим возможностям в этом мире. Я предпочитаю не ставить планок.

Я слишком много всего люблю в этой жизни, чтобы не любить жизнь.

Я – счастливый человек. Я могу это сказать даже сейчас, когда мне почти не хочется жить…

Главная беда Ангелов в том, что они верят в несуществующие истины. Например, в то, что с Ангелами и хорошими девочками не может случиться ничего плохого. Поэтому, когда плохое все-таки случается, Ангел становится страусом: погружает голову в песок и выжидает, пока гроза пройдет.

Но иногда она не проходит, и мокрый дрожащий Ангел продолжает сидеть на песке, не понимая – за что природа обрушилась на него. А вопрос не в том – за что? Вопрос в том – для чего? Ангелам тоже приходится взрослеть.

Если быть хорошей девочкой, то жизнь, как справедливый учитель, поставит тебе в дневник пятерку. Если долго быть хорошей девочкой, то на шею тебе повесят золотую медаль и вручат диплом за примерное поведение.

Я была хорошей девочкой и счастливой женщиной в одном лице. При этом искренне заблуждалась, считая, что заслужила свое право на счастье. Будь я чуть внимательнее к окружающему миру, можно было бы легко заметить, что счастье не относится к той же категории, что надбавка к зарплате, или воинское звание, или красный диплом.

Я вышла замуж пять лет назад, и за это время мне ни разу не приходила в голову мысль о том, что это когда-нибудь закончится.

Наша жизнь с Тимом началась так, как это бывает только в кино и подростковых фантазиях.

Я училась на третьем курсе и преодолевала то, что называется экватором студенческой жизни. Был канун Нового года и разгар сессии, которую я пыталась сдавать досрочно. Декабрь выдал нам череду леденящих темных дней: по утрам, когда я смотрела на термометр за окном, мне казалось, что столбик ртути примерз к отметке минус тридцать пять и именно поэтому морозы не отступают. Ангелам всегда свойственно путать причину и следствие. Окна в трамваях и троллейбусах были покрыты похожим на известку слоем изморози, на котором добрые шутники выскребали ногтями надписи: «Держитесь, люди! Скоро лето!». Жила я в пригороде и была перманентно простужена от долгих ожиданий на остановках и перронах – не спасали ни длинная дубленка, ни меховые сапоги. Сессия давалась сложно, предэкзаменационная соковыжималка доводила до состояния лимонной корки, которой уже ничего не надо, кроме как засохнуть в углу под теплой батареей. В довершение всего у меня на губе выскочил огромный герпес – штука крайне неприятная и уродующая лицо. На себя в зеркало в те дни я смотрела с тем же чувством, что и на немытую посуду в раковине – жуткая гадость, но придется оставить, ибо нет времени что-либо делать с этим.

В один из таких дней я ехала со своей окраины мира на экзамен и размышляла о том, что в жизни все до скуки закономерно и предсказуемо. С тех пор, как дети перестают верить в Деда Мороза, оставляющего им подарки под елкой, в их жизни не случается ничего невероятного или по-настоящему чудесного. Все, даже самое приятное, происходит по давно известным сценариям. Вот, скажем, романтические приключения затеваются, как правило, весной или летом, или в начале осени, но никак не в разгар морозов. И, разумеется, не с девушками, у которых под глазами фиолетовые полукруги, а на губе герпес.

Я знала, что мне грех жаловаться на внешность: многие мужчины и фотографии говорили о том, что я бываю красивой. Но этой зимой бледная немочь в зеркале показывала обратное. Вот если бы сейчас, а не тогда, когда я порхаю по городу в летнем сарафанчике с распущенными волосами и июльским блеском в глазах, если бы сейчас ко мне, заморенной и страшной, подошел добрый рыцарь познакомиться – тогда бы я поверила и в свою красоту, и в чудеса. Но чудес не бывает, а рыцари не ездят в пригородных электричках: их здесь слишком легко спутать с кем-нибудь в толпе.

Вечером того же дня я ехала на вокзал в битком набитом трамвае, как обычно бывают набиты трамваи в час пик после пятнадцатиминутного перерыва. Стиснутая между дубленками и шубами, я пыталась удержаться на верхней ступеньке рядом с однокурсником. И наткнулась на взгляд такой откровенно восхищенный, что сочла его за насмешку. Молодой человек, припечатанный к дверям спиной, в куртке и шляпе – в разгар декабря, на минуточку, – смотрел на меня и улыбался. Обнаружив, что я заметила его, он не отвел взгляд как нормальный закомплексованный горожанин, а продолжал лить на меня свой улыбчивый восторг. Через две остановки я уже поняла, что он выйдет вместе со мной.