Анна Шехова - Младшая дочь перевозчика

Родилась в городе Иркутск в 1980 году. Закончила исторический факультет Иркутского государственного университета. Работала журналистом в разных СМИ Иркутска. В 2005 году переехала в Москву. Писала о рынке недвижимости и кредитования в журналах «Финанс», «Эксперт», «Личный бюджет».

В 2005 году начала заниматься йогой. В 2009-м прошла обучение на инструктора йоги в Индии (штат Карнатака). Сейчас работает журналистом-фрилансером, преподает йогу, ведет треннниг по релаксационным техникам, омолаживающему дыханию и развитию креативного мышления.

Пишу книги столько, сколько себя помню. Первая книга — повесть «Поколение обреченных» вышла в издательстве ACT в 2006 году.

В 2008 году в издательстве «Вершина» вышли две книги, посвященные рынку недвижимости — «Недвижимость: съемы, покупки и инвестирования при минимальных средствах» и «Европейская недвижимость: инструкция для покупателя».

Около калитки нашего дома дорога раздваивалась. Широкая тропинка, поросшая мягкой, ярко-зелёной травой и подорожником, вела в лес. Коричневая песчаная стежка стелилась вдоль берега озера. По ней можно было дойти до полуразрушенной деревянной пристани, которая в периоды полноводья наполовину скрывалась под водой, и тогда над поверхностью озера оставались одни только деревянные рассохшиеся перила. За них я обычно цеплялась руками, чтобы ветер не снес меня на воду во время полёта. Конечно, летать над побережьем было само по себе рискованно: вблизи водного пространства ветер обычно набирает силу. Но выбирать не приходилось: в лесу слишком мало свободного воздуха, чтобы легко подниматься вверх, не имея опыта. А рядом с родительским домом делать это вообще не стоило. Полеты не были запрещены у нас в семье, но на них смотрели с неодобрением. Как и на прочие занятия, в которых мало смысла, но много риска.

Всё начинается с утра. И день, и жизнь, и каждая новая история.

Какую бы книгу не открыл — везде утро вечера мудренее. Хотя я не так уж много читаю, чтобы судить об этом. Я — неблагодарный читатель. Ни одна книга не может захватить мое сознание больше, чем на пару часов. Затем притихшие мысли вырываются на волю и начинают самостоятельно творить продолжения всех начатых историй. Например, моей собственной. Началась она в мае. Как раз зацвела черемуха, наполнив всю округу тяжелым и одновременно терпким, волнующим кровь ароматом. Голый, оскудевший за зиму лес пенился цветами. По утрам я открывала окно и вплывала в день на волне белого дурмана.

Май стоял на удивление холодный. Серое, клубящееся облаками небо прогибалось под своей собственной тяжестью и почти ложилось на мутную поверхность озера-моря. Ветер дул почти непрерывно: угрожающе раскачивал вершины деревьев или свистел под окнами. Он пронизывал воздух почти зимним холодом. Я наслаждалась и холодом, и цветением черемухи. В такую погоду никто не хотел гулять, и можно было сколько угодно бродить одной, свободной от обязанности поддерживать разговор.

Я наслаждалась и холодом, и цветением черемухи. В такую погоду никто не хотел гулять, и можно было сколько угодно бродить одной, свободной от обязанности поддерживать разговор.

Воскресное утро выдалось особенно холодным. Сразу после завтрака я надела куртку, чёрные туфли-лодочки и пошла на берег.

Прохожий стоял на берегу около пристани и смотрел на Рыжий остров. Он был примерно моего роста, невысокий для мужчины. Волосы густые, слегка вьющиеся, лежали на плечах крупными локонами — предметом для женской зависти. Больше ничего привлекательно в нем я не увидела. Ссутулив плечи под ветром, в сером бесформенном свитере он выглядел достаточно жалко.

— Вы когда-нибудь были на том острове? — спросил он, когда я подошла достаточно близко.

— На Рыжем? Разумеется, — ответила я.

— А вы знаете, что там собираются идолопоклонники?

Я промолчала.

— Мне нужно на остров, — сказал он. Голос был такой же упрямый, как ветер.

— У моего отца есть лодка, — сказала я, — но он не любит её давать прохожим.

Он впервые посмотрел на меня и попросил отвести его к отцу.

Через час мы сидели в лодке. Его руки напрягались, осваиваясь с веслами. Я мерзла и радовалась жизни. Озеро было недовольно тем, что мы поплыли. Вода под нами превратилась в серое кипящее желе.

На острове царила тишина. По отмелям серого песка бежали, рассекая их, мутные ручейки. Первые цветы жалкими цветными кляксами расцвечивали мокрые поляны. Полупрозрачные кроны деревьев дрожали от высокого ветра.

Прохожий повел меня вглубь острова тропинками, по которым торили свой путь большие и маленькие потоки воды. Мои туфли издавали звуки смачных поцелуев, какие раздаются с экрана, когда моя сестра наслаждается киноискусством.

Преодолев живую изгородь из молодого ивняка, мы обнаружили поляну — утоптанный плоский участок земли. В центре его лежал огромный валун синеватого оттенка. Когда мы подошли ближе, стали видны вырезанные в камне надписи, образующие кривоватую кайму. Над валуном возвышался истукан из желтоватого песчаника — исполинская фигура, у которой можно было различить голову, плащ и жезл, а остальные части сливались в сплошное каменное месиво, словно неизвестный художник счел кощунственным точно уподоблять изображение бога смертному человеку. И на мой вкус, он был прав — этот идол выглядел куда более божественно, чем те, что я видела на картинках в религиозных энциклопедиях.

— Капище, — заворожено произнес мой проводник, не отрывая взгляда от идола, — потрясающее безобразное капище.

Я промолчала, соглашаясь.

— Идолопоклонники наверняка бывают здесь часто, — сказал он, дотронувшись до камня, — я должен их дождаться.

— Зачем? — спросила я.

И тогда он рассказал, как однажды, после неудачной попытки покинуть жизнь, ощутил в себе силу предназначения. В тот момент ему стало ясно, что жизнь по какой-то причине пока не отпускает его. В тот же вечер он случайно открыл газету, купленную, чтобы постелить в парке на скамье и не испачкать светлые брюки. На второй полосе была напечатана проповедь современного религиозного деятеля, призывающая преклонить колени пред изваянием божества. Прочитав её, неудавшийся самоубийца понял, что должен найти всех, чьего разума коснулась эта ложь и кто теперь поклоняется не живому богу в теле жизни, а безликим истуканам из камня и металла. Он ощутил себя Пророком, призванным служить истинному Богу.

А я в ответ рассказала ему про своего бога.

Бог живет на горе.

Конечно, это не настоящая гора, а всего лишь высокий холм, поросший лесом. Но Богу незачем прятаться от людей на неприступных холодных скальниках, вершины которых даже в июле покрывают белые ледяные потеки. Крутого склона, высотой в четверть мили, вполне достаточно для испытания веры. Равнодушный и маловерный не будет зря расходовать силы и беспокоить Бога пустым любопытством.