Анна Шехова - Младшая дочь перевозчика

Этот распадок необычный. С одной его стороны поднимается крутой склон, поросший хвойным лесом. Лес здесь растёт плотно, поэтому деревьям негде раскинуть ветви, и они тянутся вверх. Высокие, прямые сосны и длинные, островерхие ели. С другой стороны склон более пологий и светлый, сплошь покрытый березняком. Березы тоже высокие, тонкие и белые. Глядя на них, я впервые поняла, почему это дерево сравнивают со свечой. Без зеленой или снежной кроны, весной и осенью, они действительно напоминают нежные восковые свечки, такие, которые я видела в поселковом храме, когда мы жили на другом берегу.

Вдоль речки тропинка едва заметна. В начале пути, до ближайших зарослей красной смородины, утоптанную стежку ещё можно различить. Дальше она сливается с травой, и чтобы её обнаружить, приходиться раздвигать руками заросли травы и кустов — такие густые, что очень трудно при движении не сломать хрупкие ветки.

Каждый участок распадка примечателен чем-то своим. Сначала идут заросли красной смородины, усыпанные красными бусинами. Ягоды здесь есть всегда, сколько бы их не рвали. Дальше на долгие минуты ходьбы идёт шиповник. С ним соседствует жимолость и синие крохотные колокольчики. Спустя небольшое расстояние — такое, на котором ноги еще не устают, — распадок временно расширяется. Здесь поляна принадлежит неправдоподобно яркой, царственно-оранжевой пижме. Ее золотистое великолепие обрамляют гладкие широкие листья бадана на склонах. Дальше тропинка начинает подъем, скользя мимо кустов боярышника. И чем дальше идёшь, тем труднее повернуть назад.

Когда я впервые поднялась на перевал, мои ноги подкосились от боли. Я упала на мягкую, дышащую теплом землю, и лежала, вдыхая запах хвои и наблюдая, как по моим рукам начинают суетливо бегать муравьи. Затем я дольше часа сидела, прислонившись спиной к стволу старой, морщинистой, изогнутой берёзы. Тогда я впервые поняла, что рано или поздно смогу вынести любую боль тела ради того, чтобы подняться ещё выше. Потому что, чем дальше заходишь, тем чаще перехватывает дыхание от восторга. Чем больше ты видишь в дороге, тем труднее оборвать её на середине.

Когда дождь идёт дольше, чем один день, первый участок лесной дороги становится непроходимым. По двум глубоким колеям, выбитым еще в то время, когда здесь ездили лесовозы, бегут ручьи. Глинистый грунт превращается в жидкое тёмное месиво. Полоса травы посредине дороги надежна только для взгляда: стоит на неё шагнуть, и ты погружаешься по щиколотку в воду.

Но если преодолеть начало, то по тропинке можно взобраться на один из ближайших холмов, где почва более каменистая и поэтому не размокает во время дождя. Чуть не доходя до речки, дорога круто берёт вверх и огибает вершину холма. Несколько десятков шагов сквозь мокрую траву и заросли прутьев — живых, гибких, но безлистных, как мертвые, — и ты уже на вершине На небольшом пологом пространстве между соснами натянут синий тент. Это мое укрытие на время дождя.

На мою сестру Веронику дождь навевает тоску, и она садится за старое фортепиано, которое на зависть гостям стоит в большой гостиной. Мало кто из гостей действительно завидует, но каждый считает нужным выразить восхищение, даже если он не знает, как поднять крышку над клавиатурой. В моей семье считают, что у Вероники великолепный голос. Поэтому она поёт очень редко — только когда её слушают посторонние. Я не умею петь, и я слишком люблю дождь. Мне кажется, сквозь дождь можно увидеть те вещи, которые находятся слишком близко, чтобы заметить их в солнечном свете. Мой Пророк сказал однажды, что такое видение называется философией.

Правда, преподаватель философии в поселковой школе придерживался другого мнения. Поддерживая себя поминутными взмахами рук, он объяснял нам величие философской науки. Наш философ был молодым и взволнованным и во время лекций задыхался и потел. К концу занятия он снимал пиджак, и мы видели мокрые пятна на рубашке, сквозь которые просвечивала кожа. И мы думали об этих пятнах и о его ранних залысинах, а не о том, что он говорил. Слова давались ему с трудом, они появлялись на свет, словно в горячке, с повышенной температурой, и пугали нас — здоровых и безмятежных. Мы жалели нашего философа и считали себя великодушными, стараясь тише разговаривать на занятиях. Но когда он проходил мимо нашего дома — много времени вспять — я даже не вышла посмотреть ему в лицо.

Под моими ногами склон холма скользит — дёрн сползает, словно ветхая шкура. По склонам холмов ползут обрывки тумана. От неба до вершин деревьев всё слилось в одну мутную пелену, и туман словно отслаивается от неё. Мой холм с тентом на вершине становится островом и уплывает по ветру.

Дождь погружает меня в пучину мыслей. Водяные струи торят дорожки в моём сознании. Моя философия — это стук дождя по навесу, и тонкие струйки воды, наполняющие подставленный котелок. Философия — это лениво разгорающийся костер. Ему не хочется появляться на свет в такую погоду, и он упрямо прячется под черными блестящими головешками, скрывается трепещущими язычками в теплой золе.

Роза около нашего дома тоже не хочет распускаться в дождь. Она нехотя и осторожно выпускает свои изнеженные лепестки из тугого кулачка бутона. Но стремление жить сильнее страха перед непогодой, и она распускается.

Предназначение маленького огня — в том, чтобы согреть мои руки. Предназначение тоже сильнее непогоды, и костер разгорается. А я думаю о счастье.

Мой отец, отягощенный Житейской Мудростью, не понимает этого слова. Счастье моей мамы слишком быстротечно, и она не успевает обратить на него внимание. Моя сестра Вероника верит книгам, что счастье — обманчиво, и старается не желать его. Мой кот думает, что счастье — это солнце. Мой Пророк был когда-то счастлив, но слишком быстро забыл об этом. Смешно, но я хочу, больше всего на свете, хочу быть счастливой.

Я пытаюсь разгадать загадку — что такое счастье? Полет? Я уже знаю, что не всегда.

Легко быть счастливой, когда тело без усилий воли подчиняется тебе в полёте, когда контролируешь движение каждого пальца без болезненного напряжения мышц. Легко быть счастливой, когда солнце и ветер — твои помощники и учителя. Так бывает. Но бывает, когда ветки деревьев хлещут тебя по лицу, а воздух колючий, как заросли дикой малины, и солнце безжалостно опускает раскалённую лапу на твою голову, и ты приходишь в себя уже в воде, захлёбываясь и крича.

Когда пью я дождевую воду из котелка, мне кажется, что у счастья привкус хвои.