Анна Шехова - Младшая дочь перевозчика

А моё чувство блуждает вокруг озера вместе с Пророком. Я отпустила его на свободу, и теперь оно живёт само по себе, не спрашивая моего мнения. Пророк уйдёт далеко, дальше, чем он может представить, потому что на его дороге встретится еще не одно пустое капище.

На следующее утро, едва солнце потекло пурпурно-золотым соком по горизонту, я снова пошла на берег озера. Тихое дыхание ночи наливалось упругой силой и становилось ветром. Он дул вокруг и постепенно проникал внутрь моего тела. Воздушный поток тянул меня вдоль берега, торопя и понукая идти за Пророком. Мне казалось, что ветер разрывает мою грудь, чтобы стало легче дышать. Сердце, словно предчувствуя свободу, ускорило ритм — его стук отдавался в окружающем воз духе. Мои ноги бежали так быстро, что скоро я почти перестала их чувствовать. Как и землю.

По лицу меня жгуче хлестнули ветки ольхи, и я едва успела зажмуриться. Ветер швырял меня в воздухе из стороны в сторону, и я не видела, куда лечу. Моё тело стало легким и беспомощным, как воздушный шар. Я больше не могла управлять им.

Перед глазами мелькало то небо, залитое рассветом, то земля в оранжевых точках жарков. Деревья превратились в сплошную зелёную массу. Ветер подбрасывал мое тело и относил всё ближе к воде. За секунду я осознала, что сейчас моя одежда напитается влагой, и я упаду в озеро. Эта мысль заставила меня ощутить свои руки, и, когда перед глазами мелькнула полузатопленная пристань, я сделала резкий выдох и рванула тело вперед. Через миг мои пальцы сомкнулись на деревянной палке перил. Ветер продолжал тянуть меня на озеро, ладони поползли по перилам, и из рассохшегося дерева в палец вошла заноза. Легкая боль растеклась по левой руке спасительной тяжестью. Спустя несколько мгновений я почувствовала ногами колеблющуюся поверхность пристани. По берегу ко мне уже бежал отец и старший брат.

Дома меня уложили на диван в большой гостиной, которую я не люблю за пустоту и чопорность, и укутали пледом. В моих руках мгновенно оказалась горячая чашка с ромашковым чаем, а под мышкой градусник. Отец, стоя надо мной, хмурился, мама тихонько причитала без слов, а тетя Лита крестила то меня, то свой лоб.

А я чувствовала себя счастливой, несмотря на суету вокруг. Это был мой первый полет. И первый шаг к краху, о чем, к счастью, я тогда не подозревала.

Если, стоя у ворот нашего дома, повернуться спиной к озеру, то останется только одна дорога. Она огибает холм у истока реки и ведёт к таверне над переправой. Когда мне хочется выплеснуть из себя накопившиеся слова, я иду по этой дороге, в гости к Джине. Её отец — владелец таверны.

Обычно я иду пешком вдоль обрыва над рекой. Он не везде отвесный, и местами по россыпям камней можно спуститься на самый берег. Кое-где по склону растут деревья и высокие заросли иван-чая. Сейчас он цветёт, и крутой склон полыхает лилово-розовыми пятнами. Когда наползают сумерки, цветы некоторое время кажутся ещё ярче, чем днем, словно превращаясь в факелы холодного огня.

Дом Джины стоит над рекой, в распадке между двух холмов. Это двухэтажное деревянное здание с широкими трехстворчатыми окнами и множеством пристроек. Оно окружено невысоким забором в таком же псевдоисторическом стиле. На первом этаже дома находится таверна. Летом посетители чаще располагаются в большой беседке на склоне холма или за столиками во дворе, между валунов мрамора и розового гранита.

Место для дома и таверны выбрал отец Джины — любитель старины, имбирного табака и медовых блинчиков с маком. Мне нравится его выбор. Стоя на балконе второго этажа, над рекой я чувствую себя охваченной огромным неизбывным пространством. Здесь самое опасное место реки: глубокие бурные потоки переплетаются между собой, образуя воронки. Дальше вода раздаётся вширь, но теряет глубину и медленно ползёт, распластавшись по серым песчаным отмелям. Кое-где отмели сближаются с берегом и образуют великолепный пляж. Когда я прихожу к Джине летом в солнечный день, она неизменно тянет меня туда загорать.

Загораем мы обычно под навесом раскидистых ветвей речной ольхи. Мне нравится это место, потому что оно не известно прохожим, а местных, кроме семьи Джины, здесь нет на расстоянии нескольких миль. Заросли высоких прутьев ивняка никому не дают пройти незаметно, и Джина спокойно затягивается сигаретой. У них в семье курение запрещено. Раньше я тоже иногда курила ароматический табак. Но когда начала учиться летать, мне пришлось отказаться от сладкой привычки. Для правильного полёта очень важна полноценная работа легких.

Пока мы с Джиной идём вдоль берега, я любуюсь тем, как искрятся на солнце розоватые и белые куски мрамора. Иногда я любуюсь Джиной. В те минуты, когда она не злится и не богохульствует. Она очень тоненькая, даже роды не испортили ее талию. У нее идеальная кожа и очень густые каштановые волосы. Она носит кофточки с декольте, короткие шестиклинные юбки, босоножки на каблуках, и её по-прежнему часто принимают за старшеклассницу. Мне нравится Джина. С ней можно говорить о чём угодно. В большинстве случаев она не понимает, о чём я говорю, но всегда реагирует так, как надо. Я понимаю всё, о чем она говорит, но не всегда умею правильно реагировать.

Характер позволяет Джине жить самостоятельно. Но на нашем берегу трудно найти работу. Поэтому пока Джина продает картины, сувениры и обереги в семейной лавочке при таверне. Она объясняет прохожим, каким образом нужно размещать в комнате плетеные вазы, чтобы создать ощущение тепла, и какой оберег лучше повесить в детской, а какой — в гостиной. Посетители, завороженные тайнами ручной выделки и глазами хозяйки, покорно кивают головой и покупают вазы и раскрашенные камни, колокольчики оберегов и глиняные фигурки духов.

Сейчас я вспоминаю о Джине не потому, что мне было легко с ней, а потому, что именно она помогла мне сделать следующий шаг. Это произошло через несколько дней после первого полёта, когда мои руки уже непрерывно болели от неудачных попыток подняться в воздух. Я поехала к Джине и обо всем рассказала ей — про первый восторг, и про невыносимую боль в руках, которая теперь заставляет морщиться при одной мысли о небе.

Джина, как обычно, слушала, не перебивая, а потом сказала:

— Когда рожаешь ребенка — тоже очень больно. Но остановиться ты не можешь.

А потом она спросила:

— Помнишь тот распадок, который мы нашли прошлым летом?

Конечно, я помнила.

По дну распадка бежит небольшая речка. Местами она превращается в ручей, который можно перешагнуть. Но кое-где начинает угрожающе бурлить, подпрыгивая и вспениваясь вокруг крупных валунов. Их гладкие, отполированные бока дразняще поднимаются над водой.