Анна Яковлева - Besame mucho, клуша!

— Обойдемся, — буркнул Крутов.

— Тьфу на вас.

— Игнатьевна, — простонал Василий, — у нас есть рассол?

— От токсикоза не рассол, от токсикоза молочко хорошо.

— Первый раз слышу, — массируя виски, проворчал Крутов, — ну неси молоко.

— Кому? — заподозрила неладное домоправительница.

— Мне, конечно.

— Да разве ж вам молоко? Молочка нужно Валерочке, — всплеснула руками Игнатьевна.

— Обойдется.

— Да что ж вы заладили: «Обойдется, обойдется»? Не обойдется, миленький вы мой, уже не обошлось. Да не переживайте вы так, все будет хорошо, это часто бывает — токсикоз в первой половине беременности. Или я что-то не то говорю? — заметив вытянувшуюся физиономию хозяина, смутилась Игнатьевна.

— Беременности?

— Ну да. Давеча Валерочка как в обморок-то грохнется в спальне, аж стены зашатались. Я как услышала, чуть кастрюлю не выронила с кипятком — откидывала креветки для салатика.

— Подожди, подожди, Игнатьевна, что ты такое говоришь? Откуда ты знаешь?

— Миленький, Василь Василич, я думала, она с вами вчера-то поделилась радостью. А разве нет?

— Нет, — мотнул больной головой Василий.

— Она и сама не знала, — лопотала Игнатьевна, — а вот только как я спросила, так и поняла, что тяжелая. Так что вы скоро папашей станете. — Домработница замолчала, оценивая впечатление. Глаза-бусинки, не мигая, смотрели на Крутова — не каждому выпадает счастье сообщить такую новость хозяину.

Новость произвела легкое сотрясение мозга.

Проводив диким взглядом домоправительницу, Крутов вытянулся на диване, натянул на голову плед и попытался думать — черта с два! Ни хрена не выходило, мысли бросались врассыпную, как мыши от света, перед глазами мелькала Лерина бледная физиономия на теплоходике, в ресторане, в Демидовке.

Блин, блин, блин! Неужели это его ребенок? Его, конечно. Точно его.

Ну так это же все меняет, причем в корне…

Доморощенный законодатель, Крутов был убежден, что в Российской конституции не хватает статьи, объявляющей беременных недееспособными. По депутатскому опыту Крутов знал, что будущие матери непредсказуемы, капризны, подвержены депрессии и гормональным взрывам. Они же практически не отвечают за себя. И обижаться на них нельзя — не обижается же врач на больного. Больного нужно жалеть и лечить.

С этой простой, как все гениальное, мыслью Крутов вскочил и развил бурную деятельность.

Для начала выпил апельсинового фреша, потом принял контрастный душ и побрился, после чего поднялся на второй этаж и заглянул в спальню.

Широченная кровать, на которой они с вероломной Лерочкой-холерочкой провели две незабываемые ночи, была пуста, а покрывало без единой складки.

— Лера, — позвал на всякий случай Крутов.

Ответа не последовало.

Ушла.

То, что еще полчаса назад принесло бы облегчение, сейчас вызвало горечь и страх. Конечно, не за интриганку, конечно, не за чуму-журналистку, конечно, за наследника — тут двух мнений быть не может, убаюкал все сомнения Василий.

Отбоярившись от Игнатьевны, настойчиво предлагавшей завтрак, Крутов повторил фреш и сломя голову полетел в гараж. В гараже вспомнил, что ключи остались в пиджаке.

Звонок застал Крутова между этажами.

— Василь Василич, — голос Леночки показался голосом из соседней галактики, — вы где?

— А что? — Привычку отвечать вопросом на вопрос он подцепил у помощницы.

— Через двадцать минут вас ждут в администрации с программой возрождения регионального машиностроения, — прошипела помощница.

Черт! Крутов с наслаждением выругался. Как он мог забыть?

Грохнув дверью так, что гул прокатился по всему подъезду, прошел в гостиную и забрал ключи из кармана пиджака, висевшего на стуле.

На грохот выглянула Игнатьевна:

— Ой, малахольный, в зеркало посмотритесь! Примета плохая — возвращаться.

Крутов только выстрелил злобным взглядом: кто бы сомневался.

С Мариной — врачом женской консультации, чернявой, экспрессивной хохлушкой с заметным темным пушком над верхней губой — Лера почти дружила.

Марина бросала короткие фразы, одновременно делая записи в карте.

— Контрацепция была?

— В том-то и дело, что была.

— Так случается при смене партнера, — утешила Марина, — надо, чтобы отец сдал кровь на анализ.

— Это исключено. — Категоричность, с которой это было сказано, не допускала личных вопросов.

Марина посмотрела на пациентку долгим взглядом, в котором отразился ход мыслей: возможно, отец иностранец, возможно, женат.

— Валерия, заранее ничего сказать нельзя. Пока все идет неплохо.

— Пока. В том-то и дело, что пока… — Лера закусила губу.

Это «неплохо» может заманить в такую трясину, стать надеждой, которая обманет, — в третий раз ей этого не потянуть.

— Может, подождем еще?

— А смысл? — Мученический взгляд изучал плакаты на стенках кабинета со схематичным изображением плода в развитии. Первый триместр, второй, третий… Лера видеть не могла эти плакаты.

— Всегда есть смысл дождаться чего-то определенного.

— А потом искусственные роды, — мертвым голосом напомнила врачу Лера.

Крыть было нечем.

Первый раз плод замер на сроке двадцать девять недель.

Пережив искусственные роды, Лера погрузилась в черную депрессию.

Галка — вот кто сумел выцарапать ее из норки, куда Лера спряталась в поисках хоть какой-то защиты от жестокости и несправедливости жизни.

Галка подсунула Лере фильм «Лекарство для Лоренцо» со Сьюзан Сарандон. Посмотрев фильм, Лера с исступлением, граничащим с фанатизмом, ухнула в изучение проблемы резус-конфликта.

Оказалось, что носителями отрицательного резуса являются всего пятнадцать процентов населения Земли. Оказалось, что само по себе это не плохо и не хорошо, ничего трагичного не происходит, если в женщину с отрицательным резусом попадает семя резус-положительного мужчины. Трагедия разыгрывается, если женщина когда-то пережила переливание несовместимой крови — крови другой группы.

Смутные, обрывочные, бессвязные воспоминания о чем-то, связанном с врачами и больницей, заставили Леру расспросить маму о своем детстве.

Что в нем было такого, что сделало ее проклятой?

— У тебя была пневмония, и ты очень ослабела, — Нора Максимовна вспомнила и прослезилась, — твоей группы крови в лаборатории не оказалось, и наша доктор — прекраснейшая, интеллигентнейшая женщина, же на генерала, решила перелить тебе папину кровь. У отца была вторая положительная.

— Почему папину? — мертвыми губами спросила Лера, хотя и так все было понятно: это возмездие.

— Я тогда болела.

Лера поняла: не природа, а чей-то злой умысел обрекает ее терять детей.

И тем не менее. Тем не менее через семь лет Лера пошла на риск во второй раз. Наука же не стоит на месте, уговаривала она себя, надо попытаться.