Елена Усачева - Дева. Звезда в подарок

Десять человек… Может, потерялся? Право же, кому интересно знать, что она Дева, что сделала себе несколько расчетов гороскопа, что увлекается она хиромантией и гаданием по «Книге Перемен». Что такой же расчет она сделала и на Петьку. Да кому вообще интересно знать, что ей понравился Ткаченко? Мало ли кому кто нравится…

Она представила узкий пятачок поляны. Три палатки. Одна маленькая, стоит около обрыва. В ней спят Петро, Мишка и Инвер. Мустафаев присоединился к этой компании позже остальных. Поначалу он держался около Сережки, но тот быстро уболтал его, и Инвер после первой ночи прибился к друзьям. Просторная высококупольная белая палатка «Зима» — Олега Павловича. Сначала думали, что все мальчишки будут спать там, но Мишка притащил свою палатку, поэтому под широким белым тентом теперь обитали руководитель, Сережка да Катя — Палыч взял ее к себе, чтобы она не заразила никого в палатке девчонок.

В их палатке с оранжевым тентом было тесновато. Лебедева места много не занимала, Настя тоже, а вот Ирка любила спать с шиком, раскидывалась ночью, так что ее никакими силами невозможно было сдвинуть. Первую ночь терпели, на вторую стали делать замечания. Но Харина только скалила большие крепкие зубы — за себя в сонном состоянии она не отвечала.

Юля пыталась представить перемещение дневника со вчерашнего вечера и… ничего необычного не вспомнила. Убирала она его. Точно убирала! Перед глазами четко вставала картинка, как кладет она папку на пакет с вещами, как прикрывает курткой, чтобы в случае сильного дождя не промокла…

Первым в колонне шагал Олег Павлович. Он чуть косился на тропу поверх очков, словно не доверял тому, что видел. Рюкзак у него был огромный, однако нес он его легко, даже вперед не клонился, как будто за спиной у него не было этих килограммов. Не нужны ему Юлины гороскопы.

За ним, чуть покачиваясь на узкой тропе, шла Ивашкина. Когда Катина нога встречалась с неровностью, девочка чуть отводила руку в сторону, словно искала невидимые перила для опоры. Она с таким трудом взбиралась на малейший уступ, так сильно сгибалась, что, казалось, вот-вот ляжет. Но Катя не ложилась, а упрямо двигалась вперед, низко надвинув капюшон непромокаемой куртки себе на нос. Она вполне могла спрятать конверт под курткой, чтобы потом где-нибудь в укромном уголочке все прочитать. Зачем? Ну, узнает она Юлину тайну. И что будет с ней делать? Побежит обо всем рассказывать Ткаченко?

Бочарникова снова подняла глаза на черную Катину куртку. Все утро она просидела около Юлиного рюкзака, думала что-то. Вот и надумала?

Легко прыгая с уступа на уступ, постоянно налетая на Катю, следом идет Сережка. Кажется, он всю дорогу сдерживается, чтобы не расхохотаться. Ему что дождь, что солнце — все равно. Он идет в своих неизменных кедах, которые давно промокли, в кепке и джинсовке нараспашку. Его грязно-зеленые штаны темны до колен от воды, но Юля была уверена, что Сережка этого не чувствует, как не чувствует за своими плечами рюкзака и вообще не замечает каких-либо трудностей похода. Сережке точно не нужны чужие конверты. Что ему с Юлиных тетрадок? Он кажется настолько открытым, что обман в его веселой душе не уживется.

За Сережкой шли Петька с Мишкой. Не так — Петро с Мишкой. Федина сразу же предупредила Юлю, что все его зовут именно так. Ткаченко здорово хромал, но старался не отставать от приятеля. Он перекидывал из руки в руку палку, словно не мог решить, какая нога у него болит больше. Они? Снова не похоже. Зачем мальчишкам что-то красть?

Оставались еще две девчонки. Жгучая брюнетка Настя Федина и бледная Оля Лебедева. Лебедева вообще казалась не от мира сего. Бесцветная, неразговорчивая, она молчала не потому, что много думала, а потому, что мыслей своих у нее не было. Ей и в голову не придет у кого-то что-то воровать. Федина? Эта может. Они с Юлей сразу не понравились друг другу. Активная Настя тут же продемонстрировала новеньким, что на присутствующих парней они могут не рассчитывать, все давно разобраны. Чутье у Насти было феноменальное. Юля старалась никак не показывать своего интереса к Ткаченко, специально отходила подальше, но что-то ее постоянно выдавало, и Федина начинала сверлить ее недовольным взглядом.

Шагающего сзади Инвера Юля считать не стала. Он был простой, как ровная дорога. Такому тетрадь точно не понадобилась бы.

Оставалась Федина. Да, больше некому. Теперь надо было все точно разузнать и попытаться вернуть свои неосторожные записи до того, как о них узнает вся группа, включая Ткаченко.

Юля недовольно сверкнула глазами в сторону голубой Настиной куртки.

— Иди уже, да! — привычно подогнал ее Мустафаев.

В ответ Бочарникова даже не подумала обидеться. Наоборот, она была благодарна Инверу. Хорошо, что он идет замыкающим. Хорошо, что именно его Палыч поставил в конец колонны. Не Сережку или Мишку, и тем более не Петро. Иди за ней Ткаченко, она не знала бы, куда себя деть, а так, рядом с Мустафаевым, можно было ни о чем не думать.

Хотя думать и так не получалось. Тяжелая дорога, ускользающие из-под ног камни, оттягивающий плечи рюкзак и методичное переставление ног. Правая, левая, правая, левая, раз, два, раз, два… И только сопящая перед ней Ирка вызывала глухое раздражение. Своим рюкзаком она загораживала Юле весь мир. И Петро в том числе.

Непогода заставляла идти без привала. Маленькие десятиминутные остановки только расстраивали, надевать рюкзак с каждым разом становилось все сложнее и сложнее. Он тянул к земле, предлагая задуматься: а стоит ли идти дальше?

Куда еще можно спешить, если и здесь было невероятно красиво! С каждой кедровой иголочки свешивалось по дождинке, они, как маленькие драгоценные камешки, украшали дерево, готовые в любую секунду спрыгнуть на проходящего мимо человека мелким дождем. Облако село на макушки высоких елок, невесомой ватой легло на плечи деревьев. Дождь больше не шел, но сам воздух был наполнен водой. Она оседала на лице, на руках, на куртке, казалось, еще чуть-чуть, и дышать станет нечем.

— Ну, чего топчешься? Вот ведь Дева, блин! — раздалось за спиной сразу же, как только Юля остановилась, чтобы удобней перехватить лямки рюкзака.

— Почему Дева? — медленно повернулась она, пристегнутой пенкой задев замешкавшегося Инвера.

— Потому что такая же, как моя сестра. Думаешь много. — Мустафаев щелкнул пальцем по кепке, сбивая дождинки. — Она как уставится в одну точку, ничем ее не проймешь.

Юля тряхнула головой, прогоняя некстати забредшие туда мысли, а заодно и капли с козырька капюшона на куртке. Чего она вдруг так испугалась? А, из-за гороскопов…

— Когда родилась твоя сестра? — От разговора дыхание сбилось, Юле пришлось остановиться, чтобы перевести дух.