Елена Усачева - Дева. Звезда в подарок

Речка журчала, перекатываясь по камням, крошечными водопадиками прыгала по крутым уступам, взбрызгивала, ахала и бежала вперед, бросаясь в притихшую тайгу солнечными бликами. Глядя на веселые перекаты, начинало казаться, что вода теплая. Ведь только в теплой воде могла отмыться эта перепачканная кашей миска. Но это все был обман. Вода оставалась ледяной, не способной снять жирный налет с эмалированных боков.

Юля вынула из кармана кусочек мыла — она с самого начала поделила свое мыло на две части: одну для себя, для умывания, а вторую для посуды, и этот маленький обмылок, завернутый в целлофановый пакет, всегда клала в мешок с миской и кружкой. Вместе с мылом она достала несколько больших жестких листьев какого-то кустарника, росшего около палатки. Травой мыть удобней. Она острая, хорошо снимает грязь. А еще лучше песком. Только потом все равно надо прополаскивать посуду с мылом. И руки еще долго остаются противно-липкими. Но травы здесь нет, песка тоже. Остаются листья.

— Чаруша! Ты уже здесь? — На Юлю сначала полетели камни, потом послышались шаги-оползни, и вот уже сверху свалилась-приехала толстая Ирка Харина. — Чем моем? — Ярко-оранжевая миска с отбитой эмалью плюхнулась в воду. Юлину тарелку подхватило набежавшей волной, качнуло и снова вынесло на камни. — О, листики!

Ирка двумя быстрыми движениями вытряхнула из своей посуды прилипшие кусочки еды, промахнула миску листьями, поболтала ее в воде. Остатки листьев зелеными ошметками вернулись на прежнее место рядом с кусочком мыла.

— А у мальчишек палатка уехала. — Харина рассматривала ложку — мыть, не мыть? Она была вылизана до блеска и в особой помывке не нуждалась. Или все-таки ополоснуть? Мыть было лень — вода студеная, и еще холоднее было смотреть, как Юля, склонившись, медленно водит в ней рукой.

— Им вчера говорили, что палатку так не ставят, — с как можно большим презрением отозвалась Юля. Листьями она уже пользоваться не стала. Скребла миску камешками с песком, от чего рукам было особенно зябко, и это рождало еще большее раздражение.

— Царицын рюкзак из-под тента стал вытаскивать, она и поехала. — Ира расстройство подруги не замечала — ее миска была кое-как вымыта, и этого, казалось, было достаточно, чтобы почувствовать себя счастливой.

— Надеюсь, Царицын полетел вслед за рюкзаком, — недовольно поджала губы Юля.

— Чего ты на него взъелась? Оттяжки у тента порвались, вот она и поехала. — Ирка уперла руки в бока, но тут же уронила их. «Как баба на чайнике», — вспомнились слова Юли. Подруга умела сказать резко, но очень точно.

Юля фыркнула, отвернулась и засмеялась в голос.

— Чего смешного? — растерялась Ирка. — Палыч сказал, что следующую ночь они вообще без палатки спать будут, если эту не починят. — На каждое ее слово Юля взрывалась новым приступом смеха. — Ну, что ты смеешься? Где они новые веревки возьмут?

— Дураки! — простонала Юля, успокаиваясь. — А зачем рвали, если новых нет?

— Так кто же думал, что так получится? — Харина растерянно развела руками. — Они вчера хотели место покрасивее найти. Там, и правда, с обрыва вид хороший открывается.

— Они ее красиво не закрепили, вот все и полетело, — мстительно закивала Юля. — Когда мозгов нет, новые оттяжки не помогут.

Юля резко выпрямилась, посмотрела на звенящую реку. Всю ночь этот звук катился-переливался у нее в голове и поначалу ей нравился. Но когда ворочаться с боку на бок не было уже никаких сил, когда камень (или корень?), попавший под пенку, извел окончательно, ее стал раздражать и этот звук. Как бесконечный поезд, гудит и гудит, временами налетая, временами убегая прочь. Но неизменно возвращаясь.

Ирка глянула на тонкую фигуру подруги, и ее в который раз кольнула зависть. О чем еще можно мечтать, имея такую фигуру и такое лицо? Будь у Ирки хоть десятая доля Юлиной красоты, она бы песни пела от восторга, а эта все время молчит, сторонится мальчишек, слова лишнего из нее не вытянешь.

Ирка разозлилась. Нет, взбесилась! Она шарахнула миской о берег и гневно топнула ногой:

— Сама говорила, что тебе Ткаченко нравится, а теперь ругаешься!

— У каждого в жизни бывают ошибки, — пробормотала Юля, не отводя глаз от противоположного берега.

— Ничего себе ошибки! — Ирка сделала два шага по склону, но тут же поехала вниз, окатывая подругу фонтаном камешков. — Мы из-за тебя тут ноги ломаем, я спать не могу — пенка эта чертова такая тонкая, что мне кажется, я лежу на голой земле… Каша манная поперек горла встала. Запах дыма мне везде мерещится. А рюкзак? Сама понесешь мой рюкзак, раз такая умная!

— Не шуми, — Юля всего лишь поморщилась на эту длинную обвинительную речь.

— Нет, я буду шуметь! — кипятилась Ирка. — Кто нас затащил в эту тмутаракань? А расписывала-то — Алтай, красота, птички, цветочки, компания веселая! Ничего себе веселая! Один кривой, другой косой, и ни один костер развести не может!

— Никто не знал, что так получится. — Юля упрямо сверлила взглядом реку. Она была такая легкая, такая веселая, все в ней было правильно. И камни, и перекаты, и звон струи, и даже солнце отражалось строгим красивым рисунком. И только Иркин крик тут был лишним. — Ты вместе со мной ходила на сборы. Все сама слышала.

— Я слышала? — Харина метнулась туда-сюда по берегу.

Она бы разнесла здесь все к чертовой бабушке — и эту глупую речку, и бестолковые горы, и даже солнце ее сейчас бесило. Лучше бы дождь, честное слово. Ой, мамочки, о чем она?

Ирка хлопнула себя ладонью по губам. Не надо дождь! Не надо! Еще недельку без дождя. Им дойти до этого чертова озера, а там, говорят, до людей рукой подать, через ледник перебраться — и все. Не надо дождя! Вообще ничего не надо!

— Олег Палыч обещал легкую прогулку по пересеченной местности! — не менее сердито, но уже гораздо спокойней заговорила она. — А мы уже второй день идем через какое-то болото. И если кто-нибудь опять заболеет, я больше с места не сдвинусь! На меня нагрузили все Катюхины вещи. Она выздоровеет, я на нее свой рюкзак повешу.

— Болеть плохо, — качнула головой Юля. — Тем более в походе. Ты разве не видишь, как она расстроена? Да если бы не Палыч, она так и волокла бы свой рюкзак. А ей нельзя. Больным лежать надо, а она с нами идет.

— Что ты ее защищаешь! — Ирка уперла руки в бока, и ей было плевать, как она при этом выглядит. — Ты на себя посмотри! Мы зачем в этот поход пошли?